Вольдемар Балязин - Посох пилигрима

— Крестоносец не должен жалеть неверных и их языческие святыни, — твердо произнес Цили.

— Но ведь и мы — христиане — для магометан язычники, — вступил в разговор Томаш. — Стало быть, и они могут убивать нас и сжигать наши храмы.

— А они так и делают, — сказал Освальд.

— Стало быть, нет мира под небом, и либо мы уничтожим неверных, либо они нас? — спросил Томаш.

— Значит, так, — сказал Цили.

— Ну, а если не мы их, а они нас? — не унимался Томаш.

— Этого не может быть никогда, просто потому, что мы сильнее, — сказал Цили, и все мальчики оживленно поддержали его.

— Самые упорные в своей вере язычники тоже думают так, — сказал я.

Все мы замолчали. Никто не мог сказать что-либо такое, с чем бы все согласились.

— Так что же нам делать? — спросил я. — Воевать еще сотни лет до полного истребления друг друга? Или же вложить мечи в ножны и жить дальше, делая вид, что до Гроба Господня нам нет никакого дела?

Молчание прервал Освальд.

— Это трудный вопрос, господин маршал. Такой же трудный, как и вопрос о том, зачем человек живет на свете. Я думаю, каждый отвечает на него по-своему. Мы тоже едва ли согласимся друг с другом, даже если долго будем размышлять над этим.

«Неглупый малый, — подумал я. — Да только, видать, и ум в таком деле не помощник. Скорее всего, отыскивая ответ на этот проклятый вопрос, лучше всего спрашивать свое сердце».

А Ульрих Грайф — простая душа — снова спросил:

— Ну, а что делал Тимур дальше?

— Дальше он воевал и воевал. Из Сирии он пошел на Вавилон. Узнав о его приближении правитель Вавилона Ахмед бен Овейс бежал. Однако во главе гарнизона стоял храбрый человек по имени Фарадж, и он отчаянно защищал город. После осады, продолжавшейся целый месяц, Тамерлан приказал поставить под стены мины и после того, как они были взорваны, а стены разрушены, овладел городом. Но оставался еще замок — могучая цитадель, стоящая на горе, окруженной водой.

Скорее всего для того, чтобы устрашить защитников цитадели, Тамерлан приказал смести Вавилон или Баг-дад, как его называли язычники, с лица земли.

Камни Баг-дада засыпали землей, перемешанной с пеплом, и на пожарище посеяли ячмень, чтобы никто никогда не догадался, где стояли дома этого города. После этого Тимур приступил к цитадели, но немногочисленные защитники держались стойко, и Хромому не оставалось ничего, как отвести воду, чтобы одолеть гарнизон жаждой.

Когда воду отвели, на дне рва нашли три свинцовых сундука длиною в две сажени и шириною в сажень каждый. Сундуки были полны серебра и золота. Тогда Тимур понял, что в замке хранятся еще большие сокровища. И тогда, завалив ров трупами своих воинов, амир все же взял крепость. В ней он нашел четыре сундука золота и пятнадцать оставшихся в живых воинов. Золото он увез, а защитников замка повесил.

Я замолчал. Молчали и мои слушатели. Беспрерывные убийства и пожары, грабежи и жестокости угнетающе действовали на них. Они сидели скорбные и серьезные, и я видел по их глазам, что буйный мальчишеский интерес к войне и походам постепенно затихал и не было уже лихорадочного блеска в очах, и румянца азартного возбуждения и сжатых до белизны пальцев рук.

Была усталость и была печаль.

И во взорах Освальда и Ульриха начинал тлеть огонек сомнения: «А хорошо ли это — война? Ладно ли?»

И желая закрепить успех и подлить масла в начинающий тлеть огонь сомнения, я сказал:

— История Железного Хромца не окончена. Слушайте дальше.

И Вернер фон Цили с готовностью откликнулся:

— Пожалуйста, господин маршал. Страшно интересно слушать про все такое.

— Ну слушайте, — сказал я. И поглядев на мою притихшую публику, продолжил:

— Оттуда мы пришли в Самарканд — столицу амира Тимура. Самарканд лежит в середине его владений. Он окружен каналами, велик и красив. Однако все, что в нем есть, сделано руками сотен тысяч пленных рабов, согнанных со всего света. Страну вокруг Самарканда называют Джигатай. Жители Самарканда весьма храбры. Они говорят особенным языком — вполовину турецким, вполовину — персидским. Я заметил, к моему немалому удивлению, что в этой стране хлеба не едят.

И здесь, в Самарканде, он велел сказать всем нам, что через четыре месяца мы выступим в Индию. Нам сказали, что эта страна лежит на расстоянии четырех месяцев пути от Самарканда и отделена высокими горами, глубокими ущельями и обширной, совершенно безводной пустыней, протяженностью в двадцать дней пути.

Все это нужно было преодолеть армии в четыреста тысяч человек.

Путь по пустыне был долог и изнурителен, но горы оказались еще труднее. Восемь дней люди карабкались по обрывистым кручам, вытаскивая друг друга на веревках и поднимая в деревянных клетках лошадей, мулов и верблюдов. Наконец мы подошли к долине, которая была так глубока и темна, что воины в полдень не видели друг друга на расстоянии десять локтей. Эта долина шириной не более десяти саженей — единственный проход в горах Байсун-Тау. Она связывает большой и богатый город Бухару со страной Гиссар.

Вход в долину местные жители называют «Бусгала», что означает «Железные ворота». Мне говорили, что в древности эта долина закрывалась огромными железными воротами со множеством колоколов. Если враг пытался разбить ворота таранами, то на колокольный трезвон тут же спешили войска владетеля долины.

Склоны ее совершенно отвесны, дно ровное, усыпанное речным песком, но она столь глубока, что воистину на дне ее вечно царит совершеннейший мрак. И когда поднимаешь голову, то и среди дня видишь звезды, а по верхнему краю бездны различаешь темные рваные края нависших скал, которые, кажется, вот-вот сорвутся и раздавят проходящих внизу путников.

Полдня шли мы по ущелью, а затем вышли в прекрасную долину, за которой снова начинались горы. Но в отличие от тех, которые мы уже прошли, были они изукрашены трудом человека сверх всяческих похвал.

Мы увидели очищенные от камней террасы, сады и поля, разбитые на земле, которую корзинами на собственных плечах поднимали из предгорных долин трудолюбивые индусы.

Тамерлан остановил войско у подножия горы. Казалось, что после мертвых скал и темных ущелий даже он не хочет уничтожать этот земной рай.

Мы расседлали коней, поставили на берегах холодных прозрачных ручьев палатки и кибитки, сняли оружие и зажгли костры.

Только боевое охранение оставалось вооруженным.

Вскоре стало известно, что амир послал к местному царю послов со словами: «Мир Тимур гелды» — «Эмир Тимур пришел», что всегда означало одно и то же: «Покорись мне и беспрекословно прими мои условия». Но ответного посольства с караваном верблюдов, навьюченных подарками и данью, все не было.

И тогда по лагерю пополз слух, что царь Индии идет на амира войной.