Бьянка Питцорно - Французская няня

«Никогда не подслушивай чужие разговоры, Софи! Только королевские шпионы так себя ведут», — говорил мне отец, когда я делилась с ним сплетней, случайно услышанной на лестнице или в привратницкой мадам Анно.

Тут, в Торнфильде, я часто думаю о своих родителях. Кем бы я сейчас была, если бы папа тогда не погиб? Помощницей учительницы в народной школе? Подмастерьем в типографии? Продавала бы книги с лотка? Ходила бы разносчицей по домам с корзиной за плечами? А если бы мадам Селин не подобрала меня после смерти мамы? Сколько бы я продержалась в доме призрения, прежде чем заболеть и умереть? А если бы я оттуда сбежала, какую работу смогла бы найти, чтобы прокормиться? Потрошила бы рыбу у той торговки, к которой хотела определить меня мадам Фредерик? Стала бы проституткой? Или пошла бы побираться? Была ли бы я сегодня еще жива или умерла бы уже давно от голода, чахотки, удара ножом в темной подворотне?

Сама я никогда не смогла бы устроиться в господский дом няней, вот и нечего роптать на судьбу.

У мисс Джейн детство тоже было очень непростым. Хуже, чем у меня, потому что, когда ее в десятилетнем возрасте последние оставшиеся в живых родственники выставили из дома, она не повстречала такого ангела, как мадам Селин, такого друга, как Тусси, и такого превосходного учителя, как наш крестный. Она попала в благотворительное заведение, где ради получения диплома учительницы страдала от холода и голода, где ее унижали, обижали и били. Там ее лучшая подруга умерла у нее на руках от чахотки, которой заболела от холода и недоедания.

Это не сама мисс Джейн мне рассказала. Она со мной говорит, только чтобы поупражняться во французском. Она задает мне сотни вопросов о моей жизни и раздражается, когда я отвечаю не так, как ей бы хотелось. Но ей даже в голову не приходит, что в ответ я могу захотеть узнать что-то о ней самой. С няньками в доверительные отношения не входят.

Бывает, однако, так, что во время уроков Адели Ли просит меня помочь ей с уборкой, и вот однажды я вытирала пыль со стола гувернантки и нашла ее дневник — и стала читать. Я это сделала не от чрезмерного любопытства, а чтобы защитить себя и Адель.

Я знаю, что мой отец, Пьер Донадье и Гражданин Маркиз сочли бы такой поступок недостойным. Но мне нужно знать намерения и планы англичан в отношении моей Деде. К сожалению, я успела прочесть только три-четыре страницы в самом начале, потому что потом вошла Ли с ведром угля. Больше я дневника не видела. Должно быть, мисс Джейн запирает его на ключ, а в тот день случайно оставила на столе.

Время в этом доме тянется бесконечно. С тех пор как я перестала поминутно заглядывать в календарь, с нетерпением ожидая писем Тусси, дни кажутся мне одинаковыми, каждый следующий похож на предыдущий. Рождество наступило и прошло незаметно, все празднование заключалось в том, что Адель получила в подарок чашку горячего шоколада и молитвослов той протестантской секты, к которой принадлежит мисс Джейн.

Интересно, а как праздновали в доме Сулиньяк? Продвинулась ли мадам Селин на пути к выздоровлению? Помнит ли она, как мы праздновали Рождество в былые времена? Как ехали в карете в полночь к мессе в Нотр-Дам, а Адель несли завернутой в одеяло. Наутро приходили с поздравлениями толпы друзей, а потом был званый вечер в большой гостиной: музыка, шампанское, самые изысканные блюда… и мадам Селин — красивая, элегантная, остроумная — принимала рука об руку с крестным гостей как хозяйка дома.

Говорят, что в Торнфильде когда-то тоже был рождественский бал — миссис Фэйрфакс описывала его гувернантке; учитывая, что хозяин поместья живет как отшельник, это было событие из ряда вон выходящее. Мистер Рочестер пригласил человек пятьдесят гостей из лучших семей графства. Среди них была и некая восемнадцатилетняя особа по имени мисс Бланш Ингрэм, за которой хозяин дома ухаживал, хотя, вопреки ожиданиям многих, так на ней и не женился. Было это в декабре 1831 года. Эту дату мне не забыть — последнее Рождество с мамой на улице Маркаде.

А еще мне сразу же пришло в голову, что это было первое Рождество Адели и последнее, когда мадам Селин еще считала, что замужем за месье Эдуаром. Теперь я вспоминаю, что он в тот год не остался на праздники с семьей, а уехал в Англию, сказав, что старая тетка — та самая, которой нет в природе, — требует его присутствия. А сам, оказывается, поехал в Торнфильд — развлекаться и волочиться за другой. Какое лицемерие! Какой презренный человек! Адели не следует находиться под его крышей ни минутой больше, чем необходимо.

Какая разница, отец он ей или нет? Он ее не любит, считает глупой, тщеславной и бесхарактерной девочкой, сомневается, что она — его дочь. Он ее «вытащил из парижской грязи» исключительно из чувства долга, из желания искупить свои большие и малые грехи, он сам об этом говорил мисс Джейн.

А эта наивная бедняжка поверила ему и уже готова упасть в западню, как падали до нее мадам Селин, мисс Бланш Ингрэм и еще неизвестно сколько женщин.

В январе вернулся хозяин поместья. Его конь поскользнулся на обледенелой дороге, и месье Эдуар вывихнул ногу. Адель, наивная и любящая душа, очень ему обрадовалась, но он лишь рассеянно погладил ее по голове и пробормотал что-то насмешливое. Для хозяина Торнфильда поцелуй Деде значит не больше, чем лапа, поданная ему Лоцманом.

Сразу по приезде он вызвал гувернантку и подверг ее настоящему допросу. Надо признать, мисс Джейн отвечала с большим достоинством, хотя и с легкой иронией. Однако она не преминула сообщить ему, что она — сирота без какой-либо финансовой поддержки и жизненного опыта, если не считать религиозной школы, где она получила образование, и что у нее нет ни родни, ни друзей, ни покровителей, на помощь которых она могла бы рассчитывать.

А еще мисс Джейн оказалась гораздо моложе, чем можно было подумать по ее виду: всего восемнадцать! Можно сказать, моя ровесница, будь мне столько лет, сколько я назвала мистеру Рочестеру.

Бедная, неопытная и одинокая — идеальная жертва для новой западни, думала я, подавая им чай. Хотя, конечно, мисс Джейн настолько непривлекательна, что вообразить ее героиней романтического приключения и увлечься ею можно либо от страшной скуки, либо будучи человеком совсем уже бессовестным и порочным.

Несколько дней спустя из Милкота доставили багаж хозяина поместья. Месье Эдуар привез подарки для Адели и позвал ее вместе с гувернанткой в гостиную, чтобы развлечься, глядя, как девочка открывает коробки и свертки. Он, как водится, подарил ей несколько блестящих безделушек, какие путешественники обычно привозят в дар дикарям, а взрослые почему-то дарят детям; а также «туалет», то есть красивое платьице вместе со всем, что к нему прилагается. В свое время в Париже эти «туалеты» повергали в отчаяние Соланж: слишком легкие и открытые для холодных зимних дней, слишком громоздкие, чтобы резвиться летом, — эти платья были сшиты из плохо поддающихся стирке тканей и к тому же изобиловали шнурами и лентами, которые мешали девочке свободно двигаться.