София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Позировать сей художнице ее подвигло, прежде всего, то, что Виже-Лебрен хорошо знала покойную французскую королеву и написала не один ее портрет.

Во время первого сеанса, чуть ли ни первый вопрос императрицы к художнице был задан касательно королевы:

— Как вы познакомились с Марией-Антуанеттой, госпожа Лебрен?

Мари подняла свои небесной голубизны глаза:

— Так случилось, что я оказалась под покровительством двух богатейших дам Франции: мадам де Верден и принцессы Марии-Аделиады де Бурбон-Пентьевр, супруги герцога Шартрского. Думаю, они рекомендовали меня королеве и я была приглашена в Лувр.

— Как вам показалась королева Франции?

Мари, не прерывая свои мазки на полотне, тепло улыбнулась: вестимо, ей нравилась Антуанетта.

— Она, Ваше Величество, была очень красивой и приятной в разговоре дамой. Первые ее два портрета я нарисовала более двенадцати лет назад. Мы с ней одногодки и мы подружились. Она хороший человек и все глупости, которые про нее распространяли недоброжелатели — сущая ложь.

Екатерина согласно кивнула:

— Я в оном не сумневалась, особливо касательно гнусного обвинения в инцесте. Когда умер мой Первый министр, князь Потемкин, о нем стали сочинять самые невероятные истории. Могу вообразить, что будут говорить обо мне…

— Да. Мир жесток. Но Мария-Антуанетта оказалась мужественной женщиной, ничем не уронила королевского достоинства. Ее вывели к эшафоту одетой в простую белую пикейную рубашку, с белым муслиновым платком на плечах, с чепчиком на остриженной голове и туфлях лилового цвета. Вы знаете, некоторые мужчины теряют самообладание на эшафоте, плачут, падают в обморок. Антуанетта же сама легла под нож.

Екатерину передернуло. Она обхватила себя руками, как естьли бы ей вдруг стало холодно. Беспокойно посмотрела на художницу, ей не хотелось, чтобы она видела ее дрожащую. Кажется, Мари была занята красками. Приняв прежнюю позу, императрица спросила ровным голосом:

— Известно ли, где сейчас находится дофин, ее маленький сын?

Мари Виже-Лебрен, сокрушенно ответствовала:

— Этого я не знаю, Ваше Величество… Не знаю.

Обе замолчали, занятые своими мыслями. Мари подошла, поправила платье Екатерины Алексеевны. Раздумывая о событиях во Франции и Польше, Екатерина вдруг проронила:

— Польша исчезла с карты мира… Вы ведь знаете бывшего польского короля? Он теперь обосновался в Петербурге.

Мари, паки, подняв от холста глаза, с готовностью ответствовала:

— О да, я видела его! Он приглашал меня к себе во дворец. Я собираюсь написать еще один его портрет…

— Как он вам показался, госпожа Виже-Лебрен?

— Как показался?

Художница слегка нахмурила лоб, сузила глаза. Как будто вспомнив, оживилась, глаза проницательно взглянули на императрицу.

— Как художница, могу сказать: он красивый, крупный мужчина. Лицо его всегда имеет мягкое, доброжелательное выражение, голос красивый и проникновенный, поступь, показывающее совершенное ощущение собственного достоинства, без малейшей рисовки.

Екатерина слушала, слегка отвернувшись к окну. Виже-Лебрен замолчала, и она паки обратила на нее глаза.

— А как он показался вам в беседах, каковы его устремления?

Лебрен понимающе кивнула.

— Не могу сказать Ваше Императорское Величество. Не ведаю. Знаю, что король обладает, на мой взгляд, глубокими познаниями в литературе. Любовь же к искусствам столь велика, что еще в Варшаве, он постоянно посещал лучших художников. Я думаю, он будет посещать мастерские и русских известных мастеров: Рокотова, и Аргунова, и Левицкого.

Императрица грустно улыбнулась и отвела глаза. Последние дни, почему-то ее преследовало чувство вины перед неприкаянным Понятовским, соотечественники которого, вестимо, ненавидели его, а почти все остальные — презирали.

У Екатерины с утра побаливала голова, а теперь совсем стало невмоготу.

— Извините меня, голубушка, — сказала она, — но сегодня у меня срочные дела, отложим нашу встречу до следующего понедельника.

— Как угодно Вам, Ваше Величество…

Тяжело поднявшись, императрица, сопровождаемая пристальным взглядом художницы, медленно прошла к двери.

Ей хотелось отвлечься от своих печальных дум, поелику она прямым ходом направилась в спальню новорожденного внука Николая, к коему она прониклась всей душой с первого дня. Он привлекал ee особенным богатырским ростом: недаром невоздержанный и сумасбродный внук, Константин, однажды, находясь среди придворных, указывая, на изрядно округлившуюся мать, пальцем, с издевкой заявил: «У нее в животе, вестимо, не один, а трое младенцев!». Так и есть, сие дитя имеет вес троих младенцев. Императрица восхищалась десятидневным Николаем, коий уже ел жидку кашку, понеже все время кричал от нехватки грудного молока.

Головная боль не проходила, но она провела с новорожденным около часу. Засим ее окружили внучки. Самая смелая из них, восьмилетняя Екатерина, обвив ее шею своими тоненькими ручками, так и просидела рядышком, добрых полчаса. Екатерине Алексеевне было весьма неловко так сидеть, но она сама, обняв ее рукой, прижала к себе. Как ни странно, боль, пожалуй, почти исчезла. Расцеловав внучек, бабушка удалилась в свои покои.

Ночью Екатерине снился младший сын, Алексей Григорьевич, коего она не видела последние семь лет. Скоро он приедет с молодой женой. Как они встретятся? Она, вестимо, приложит все старания, дабы обласкать его. Но он, взрослый человек… Пожалуй, Алеша будет холоден к ней, как обычно холоден его старший брат, Павел. Пришло время подарить Алексею Бобринскому графство, Богородицкую и Бобринскую волости, а такожде прекрасный дворец, в основание коего заложен первый камень его матерью, императрицей Екатериной. Сей дворец, построенный двадцать два года назад на месте старой крепости под руководством молодого архитектора Ивана Старова, есть весьма солидный подарок. Нет, не должон держать большую обиду на нее младший сын.

Екатерине вспомнился изнуренный, на вид неопределенного возраста человек, в черной круглой шапочке и сутане, коий утверждал, что теперешний, её пятьдесят второй год пребывания в России не много не мало-последний. Как оное следует понимать?! Что? Пора ей на погост? С какой стати? С какой стати, коли она чувствует себя вполне в силе, работу по управлению огромным государством выполняет добросовестно и, пуще того, как ей кажется, вполне мудро и успешно. Екатерина прикрыла глаза пухлыми пальцами и вдруг ей представились горящие голубые глаза монаха. Этот безумец утверждал, что после неё непременно будет править Павел, ее нелюбимый сын. А как же Александр, любезный внук, коего она пестовала с колыбели? Да она никогда не допустит оного! Оставит манифест, по которому красавец и умница Александр будет провозглашен царём. Нечего делать на троне необузданному и вечно недовольному Павлу! Пусть и дальше сидит себе в Павловске или Гатчине.