Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга II

Когда кардиналу-префекту Рима комендант тюрьмы в числе задержанных за истекшие сутки преступников назвал и имя Гарегина Хетумяна, префект, невзирая на свой высокий сан, смачно выругался:

— Ослы святого Петра! О чем вы думаете, ведь его святейшество лично приказал доставить во дворец этого «еретика»!

Тюремщики быстро привели Хетумяна в надлежащий вид, вернули документы и деньги, отобранные при аресте, и чуть не вскачь доставили во дворец. Привратник в расшитой ливрее провел левантинского купца по длинным коридорам к внутренним покоям. Там его принял дежурный камерарий и после доклада ввел в обширный папский кабинет.

Иннокентий III сидел за столом, покрытым парчовой скатертью, и читал пергаментный свиток. Подняв голову, он внимательным взглядом окинул склонившегося в низком поклоне Хетумяна.

— Приблизься, figlio mio! Нет, туфлю целовать не надо, мы не в церкви… Можешь сесть вон там. Как твое имя?

— Хетумян Гарегин, ваше святейшество, — тихо ответил Хетумян, осторожно присаживаясь на край стула в конце длинного стола.

Из-под опущенных ресниц он осторожно рассматривал могущественнейшего из властелинов Европы. Перед ним был человек небольшого роста, в белом одеянии и в белой камилавке на седеющих волосах, с гордым профилем аристократа и блестящими, молодыми глазами.

— Хетумиано Гарегино? — повторил задумчиво папа. — Похоже на итальянские имена… Ты христианин, сын мой?

— О да, святейший отец.

— Греческой веры?

— Нет, я принадлежу к Церкви святого Григория Просветителя.

Иннокентий III нахмурил брови:

— Монфизит — вдвойне еретик! Хотя…

Папа задумался. Как показывали переговоры легатов с армянским патриархом в Киликии, между еретиками (альбигойцами или катарами) и Армянской церковью с ее крепкой иерархией и верховным главой — католикосом — была существенная разница. Впрочем, дело сейчас было не в догматических разногласиях…

— Расскажи мне, Хетумиано, о народах твоей родины. Кто там царствует ныне? И правда ли, что ваши войска одолели сарацинов в большой битве?

— Сущая истина, ваше святейшество, — степенно подтвердил Хетумян. — Семь лет истекло с того дня, как наше христолюбивое воинство под командованием великого Закарэ разбило бесчисленные полки нечестивого короля Абу-Бекра.

— А много ли воинов у этого вашего коннетабля? [31] Командующий войсками (фр.) . — продолжал расспрашивать папа.

— Считают сведущие люди, что одних панцирников, по-вашему рыцарей, под его началом не менее двадцати тысяч, — не задумываясь ответил Хетумян.

— Двадцать тысяч рыцарей?!

Иннокентий в изумлении поглядел на армянского купца:

— Не ошибаешься ли ты, сын мой?

— Нет, святейший отец. Всего у великого коннетабля Закарэ конных и пеших воинов не менее ста тысяч было на поле боя. Ну а у короля сарацинского — вдвое больше, — уверял Гарегин.

Удивился папа. Таким количеством войска не располагал ни один европейский государь, кроме германского императора да еще, пожалуй, французского короля! Но между восточным христианским рыцарством и Римом досадным средостением стояла Византия. Об этом надобно помнить…

— Сын мой, пройди в соседнюю приемную и спроси там каноника Кастраканти. Иди, Господь с тобой! — милостиво закончил беседу папа и начертал небольшой знак креста в воздухе белой рукой с перстнем. Хетумян с глубоким поклоном вышел из покоя римского первосвященника.

После аудиенции у его святейшества престиж купца из Сиса необычайно возрос. Хетумян это сразу заметил, очутившись в приемной, где находились несколько духовных особ. Первым с любезным видом подошел к нему сухонький старичок.

— Предосточтимейший мессер, я весь к вашим услугам! — промолвил каноник Кастраканти. — Располагайте мной. Я уверен, что мы будем друзьями. Пожалуйте ко мне в кабинет, там мы спокойно побеседуем…

В уютном покое преподобного Кастраканти Хетумян почувствовал себя много свободнее, чем в огромном кабинете его святейшества. Разговор со старым церковным дипломатом сразу наладился, и Гарегин стал охотно рассказывать о горах Армении, о ее гордых и смелых обитателях, о богатых торговых городах. С неослабным интересом слушал каноник о далекой христианской стране, изредка делая пометки на листе пергамента.

В кабинет вошел хорошо одетый нобиль в черном берете с длинным белым пером. В руках у него был объемистый пакет с тяжелыми печатями. Поклонившись его высокопреподобию, нобиль со значительным видом возвестил:

— Эстафета его святейшеству от высокоблагородного и могущественного синьора Энрико Дандоло.

Кастраканти встрепенулся. Взяв пакет из рук гонца, он тихо спросил:

— Рыцарственное воинство все еще на Лидо?

— Да, реверендиссимо.

— Голодает?

Гонец помялся, покосившись на Хетумяна, который безучастно глядел в окно.

— Видимо, да, реверендиссимо.

— Все мечтают о походе на Египет благородные рыцари? — не отставал от венецианца каноник.

Нобиль с удивлением взглянул на старого каноника:

— Разумеется, реверендиссимо. Ведь там решено о походе…

От Хетумяна не укрылась усмешка, скользнувшая по желтому морщинистому лицу падре Бартоломео. Еще больше насторожили его следующие слова каноника:

— Будем надеяться, что высокородный маркиз сговорится наконец с монсеньером Энрико! Ответ его святейшества я передам вам, мессер, незамедлительно.

Внимание Хетумяна отвлекла новая мысль. Он стал невпопад отвечать любезному старцу. Беседа еще продолжалась, когда в кабинет вошел другой каноник, помоложе. С учтивым поклоном он сказал левантинцу:

— Мессер негоцианто, вас ждет его блаженство кардинал Бенедикт.

На тонком аристократическом лице кардинала читалась явная досада по поводу неожиданного проникновения какого-то купца из Армении к его святейшеству. Но с темпераментным папой Иннокентием такие случаи происходили нередко. Скрывая обиду, кардинал любезно сказал:

— Сын мой, с тобой хочет познакомиться поближе монсеньор Рандола. Доверься ему, как своему духовнику, будь чистосердечен в показаниях.

Кардинал говорил так, словно Хетумян — лицо подозреваемое. Ухо разведчика сразу это уловило… Прелат с невозмутимым видом продолжал:

— Мне донесли, что по досадному недоразумению ты попал в замок Сан-Анджело. К счастью, ненадолго… Однако берегись, сын мой, римской полиции! Она неумолима и всеведуща. Дай бог, чтобы тебе никогда больше не пришлось увидеть это мрачное подземелье.

Яснее нельзя было сказать.

Впрочем, вид монсеньера Рандолы мог успокоить любого человека, за исключением Хетумяна, нервы которого в этот тревожный день напряглись до предела. За небольшим столом сидел человек в фиолетовой сутане и с открытой улыбкой на румяном лице. Водянистые глаза толстяка при виде армянского купца блеснули. Пухлой рукой он помахал в воздухе.