Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга II

— За наше знакомство!

Отменно поджаривал кровяную колбасу дядюшка Борромео, да и кианти было неплохим. Разговорились. Старый Джустиниано оказался римлянином, в молодые годы служил в городской страже, принимал участие в антипапском восстании. С просветленным лицом рассказывал он новому знакомцу о вольных днях республики, о ее славном вожде Арнольде из Брешии.

— Воистину хотел он рай на земле установить, синьор! Чтобы все были равными и не было бы голодных в Риме…

Хетумяна поначалу удивил рассказ старика. Потом он вспомнил, что некогда на его родине Смбат из Зарехавана, основатель тондракийского движения, также стремился к равенству людей в городах и селах.

— Были и у нас такие вожди еретические, были! Но разгромили наших еретиков отцы церкви с помощью нобилей, — заметил он старику.

В потухших глазах Джустиниано загорелся огонь.

— Семь лет народным вождем был Арнольд, с позором изгнал он папу Адриана из города, и сам император не осмелился приблизиться к Риму. Но сатана надоумил папу наложить интердикт на город. Перестали прибывать паломники, лишились патриции главных доходов и выдали Арнольда императору. А тот тотчас передал его в лапы инквизиции. Сожгли святого человека на костре. А с тех пор…

Старик умолк и настороженно оглянулся. В дальнем углу сидел какой-то простолюдин, прихлебывая вино. Хетумян решил переменить предмет беседы:

— Новая круазада готовится, передавали мне знакомцы. Они полагают, что недалек день, когда воинство с крестом на плечах двинется на неверных — освобождать Гроб Господний!

— В который-то раз?! — усмехнулся Джустиниано. Понизив голос, он добавил: — Впрочем, еще неизвестно, кого больше всего ненавидят папы на Востоке…

Хетумян удивленно поднял брови:

— Что хотите вы этим сказать, Джустиниано?

Прищурив глаз и снова оглянувшись на нового посетителя, старый республиканец тихо сказал:

— Для нашего папы нет злейшего врага, чем патриарх греческий в Константинополе…

Хетумян задумался. Да, немало тайн в Латеране хранится! А он ходит кругом, как кот вокруг горячей каши, и только время теряет на прогулки. Не понравилось бы это покойному Саварсалидзе. Да и шаханшах ждет в Ани…

В таверну вошел долговязый юноша в одежде бедного школяра, с медной чернильницей у пояса. Оглядев помещение, он сделал неприметный знак старику и тотчас, сняв черный берет, не без изящества поклонился.

— Вот, мессер, молодой человек, который с удовольствием выпьет стаканчик кианти за ваше здоровье! — улыбаясь беззубым ртом, сказал Джустиниано.

Хетумян кивнул головой и крикнул появившемуся из кухни хозяину:

— Еще порцию колбасы, дядюшка Борромео! И бутылку надо бы сменить, она пуста…

Обращаясь к школяру, он спросил:

— Кто вы, юноша?

— Школяр, мессер. А зовут меня Вильгельм Бехер.

Живые плутовские глаза блестели на безбородом лице. Уписывая колбасу, Бехер рассказывал о своих злоключениях. В Рим он прибыл из Германии для совершенствования в богословии, но по дороге его дочиста ограбили знаменитые разбойники Кампаньи. И сейчас он вынужден заниматься перепиской бумаг и составлением любовных писем для малограмотных куртизанок. Старик сочувственно качал головой, слушая рассказ школяра.

Хетумян вспомнил, что люди его ремесла должны быть многоязычными — никогда не поздно изучить еще один язык. Он попросил Бехера давать ему уроки немецкого языка — за обед.

— Кианти за обедом подразумевается! — великодушно оговорил левантинец.

Школяр с радостью согласился на предложение любезного мессера. Время было позднее; условившись о встрече на завтра в траттории «Duo vitelli» [26] «Два теленка» (ит.) . , Хетумян распрощался с Джустиниано и школяром и отправился домой. Бехер остался доедать колбасу в обществе старика. Скоро у них завязалась тихая беседа. Простолюдин незаметно вышел из таверны…

Своим приятелям, вхожим в Латеранский дворец, Хетумян стал настойчиво внушать мысль о горячем желании стать придворным поставщиком, просил их предстательства. Всем финансовым хозяйством Папской курии заведовал кардинал Ченчио. Не обладая энергией и дарованиями папы Иннокентия III, мягкий по натуре, кардинал, однако, был превосходным финансистом и даже оставил труды в этой области. Через одного пронырливого аббата Хетумян решил продать Латеранскому дворцу несколько мер пурпурной краски, до крайности нужной папским красильщикам для окраски кардинальских мантий, но заломил непомерную цену. Бережливый кардинал ужаснулся, узнав об алчных притязаниях киликийского купца, и пожелал лично его урезонить. Это вполне устраивало Хетумяна, давая ему доступ в Латеран. После непродолжительного торга, почтительно склонившись к архипастырской руке, Гарегин заявил:

— Ваше блаженство требует от меня невозможного! Лишь из глубочайшего почтения к Святой курии уступаю тридцать дукатов с каждой меры краски…

Довольный успешным завершением сделки (мошенникам-красильщикам нельзя доверять, триста дукатов оставались в папской казне!), кардинал стал расспрашивать любезного купца о его родине.

— Я из далекой Армении, что находится близ библейской горы Арарат, там, где некогда праотец Ной имел виноградники. А царственный пурпур, что я привез с родины, применяли еще римские красильщики для тог и обуви великих цезарей. Нет цены ему! Лишь из сыновней преданности отдаю я краску себе в убыток, — заверял Хетумян, набожно закатывая глаза.

— Mio figlio [27] Сын мой (ит.) . , ты разве католик? — радостно воскликнул кардинал.

— Еще нет, ваше блаженство. Но я посещаю каждый день мессу в церкви Сан-Клименто, веду душеспасительные беседы с ее каноником и… — Хетумян сделал паузу, — льщу себя надеждой, что не буду обойден заказами для двора его святейшества… Восточные товары могу поставлять по наивыгоднейшим ценам!

— Хорошо, хорошо, сын мой, продолжай идти по пути к вечному спасению, — прервал речь купца кардинал. — Мы не забудем твоего рвения! А теперь расскажи-ка, чем богаты и славны ваши царства?

Хетумян не преминул удовлетворить любопытство хозяйственного кардинала и многое поведал ему о многочисленности и богатстве христианских народов восточных земель, храбро сражающихся за свою веру против сарацинов. Рассказ армянского купца весьма заинтересовал Ченчио. На утреннем приеме он поведал Иннокентию III о выгодно приобретенной пурпурной краске для папской красильни и заодно о занятном негоцианте из богатой христианской Армении. Папа, наморщив лоб, что-то стал вспоминать, потом велел позвать старого каноника Кастраканти, который продолжал служить в курии.

— Реверендиссимо падре Бартоломео, вы знаете, что я никогда ничего не забываю, — учтиво обратился святейший отец к канонику. — Послали ли вы сто дукатов падре Фрателли в страну георгенов, как я вам приказывал десять лет назад?