Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга II

Четыре года прошло после интронизации Иннокентия III. Энергичными мерами упрочив папскую власть в столице, он занялся внешними делами. Такой же смелый, как папа Григорий VII Гильдебранд, Иннокентий III казался удачливей своего знаменитого предшественника. Мысленно обнимая огромную арену — от Исландии до Евфрата и от Палестины до Скандинавии, всевидящее око папы проникало и во дворец императора, и в дом простого горожанина, в самые далекие уголки Европы и Ближнего Востока. Он был твердо убежден в высшем назначении папства — по прямому божьему предначертанию, и не было для него в феодальной Европе власти слишком могущественной. На Востоке обстановка была более сложной, а успехи папства значительно меньшими, хотя борьбе с православной Византией и с воинствующим исламом курия уделяла особое внимание.

Провозгласив себя итальянским патриотом, Иннокентий III сумел быстро вытеснить наглых немецких баронов, которых насадил в Папской области сын Фридриха Барбароссы — Генрих VII. После этого он перешел в прямое наступление против ересей своевольных европейских монархов. В одной из своих проповедей Иннокентий III высокомерно утверждал, что он «стоит между Богом и людьми, превыше всех христиан». С такой недосягаемой высоты было очень удобно отлучать от церкви и даже низлагать властелинов, политика которых папе не нравилась, обосновывая это их «прегрешениями». Все европейские государства начали превращаться как бы в провинции огромной церковной империи, могущество которой возросло с созданием двух «нищенствующих» орденов — доминиканцев и францисканцев. Однако главной заботой папской курии продолжали оставаться многочисленные ереси и Восток…

Гарегин Хетумян неплохо владел французским и итальянским языками, широко распространенными в Приморской Киликии, знал франгские обычаи и довольно быстро освоился в Риме. Поселившись в удобном доме невдалеке от папского дворца, он получил деньги по кредитным письмам у менялы-ломбардца и, не открывая лавки (груз драгоценной пурпурной краски был сложен на складе у менялы), стал усиленно посещать богослужения, иногда происходившие с участием самого папы. Бывая в остериях, банях и других публичных местах столицы, Гарегин завязывал знакомство с наиболее влиятельной частью населения — клириками и дворянством. Вскоре различные аббаты и монсеньоры помельче, а также нобили и знатные паломники, прибывшие в Рим со всех концов Европы, стали охотно посещать дом любезного левантинца, который допускал и азартные игры. Клириков Хетумян в задушевных беседах заверял в тайной приверженности католической вере, а проигравшихся нобилей ссужал небольшими суммами денег, не требуя скорой отдачи. Взамен Хетумян узнал немало ценных сведений о папской политике на Востоке, которая становилась ему все более ясной. Он вспомнил, как зачастили в последние годы папские легаты в Сис для переговоров о церковной унии и совместной борьбе с мусульманами. Требовалось, однако, выяснить, в какие сарацинские пределы будет направлен удар нового крестового похода, который исподволь готовил Латеран. Задача казалась несложной, и Хетумян спокойно дожидался случая для проникновения в центр подготовки похода — папский дворец. В ожидании левантинец прогуливался верхом по римским улицам и присматривался к многошумной жизни мировой столицы.

Хотя минуло почти полвека после того, как перестала существовать в Риме городская республика, а ее вождь Арнольд Брешианский окончил жизнь на костре, народ не забыл былых вольностей. Пугая загробными страданиями и суля искупление верующим, церковь снова сумела захватить власть в Риме. Папы наводнили город полицией и наемными войсками. Чадили костры инквизиции. Эти жестокие меры, однако, не приводили к должным результатам. Все новые и новые центры еретичества обнаруживали инквизиторы. Антипапское движение развивалось преимущественно среди ремесленников и мелкого торгового люда, находило отклик и в обнищавших городских низах. Отдавая все внимание основному делу — разведке, не сразу заметил Хетумян нужду народа. Но, постепенно удлиняя прогулки, он достиг беднейших кварталов. Здесь, под безоблачным небом, царили голод и нищета, свирепствовали болезни. Великолепные палаццо и соборы центра сменились длинными рядами жалких лачуг, богатые одежды городских верхов — рубищем бедняков. Гордая нищета — ни одного человека с протянутой рукой — поражала. Хетумян стал часто наезжать в предместья.

В жаркий полдень всегда пустынно на грязных улицах. Мужчины где-то бродят в поисках дневного заработка. Лишь изредка слышится стук костылей инвалида, покалеченного в нескончаемых войнах гвельфов с гибеллинами, да раздается плач полуголых ребят, копающихся в мусорных ямах среди туч раскормленных мух.

По сухой земле гулко стучали копыта одинокого всадника в хорошей одежде. Из разбитых окон на него с неприязнью глядели оборванные женщины. К концу дня, когда вытягивались вечерние тени, они бежали в лавчонки, крепко зажав медную деньгу в руке, купить немного прогорклого оливкового масла и залежалую зелень, которые привозили по утрам на тощих мулах крестьяне из Кампаньи. Косые взгляды редких прохожих и нелестные реплики из окон домов убеждали Хетумяна в лютой ненависти городской голытьбы к богатой верхушке. Он почувствовал некоторую опасность для себя (а зря рисковать разведчик не может!) и решил прекратить свои поездки в предместья. Проголодавшись, он задумал в последний раз позавтракать в местной таверне. Привязав коня к столбу у входа, Хетумян распахнул дверь.

Едкий запах чеснока с подгоревшим свиным салом ударил в нос. В полутемном помещении с закопченным потолком и сбитым земляным полом было прохладнее, чем на улице. За столом, у самого окна, затянутого бычьим пузырем, сидел худой старик в залатанном кафтане. Оглядевшись, Хетумян сел за другой стол и хлопнул ладонью по доске.

— Pronto! [25] Сейчас! (ит.) . — прогудел густой бас из глубины таверны.

Дядюшка Борромео долгие годы служил на флоте. Тому свидетельством были красное обветренное лицо с седой бахромой вокруг, серьга в левом ухе и зычный голос боцмана.

— Бутылку кианти и закусить! — потребовал Гарегин.

Взгромоздив на стол пузатую бутыль, оплетенную соломой, Борромео исчез на кухне. Хетумян остался с одиноким стариком, который, казалось, дремал. Общительность — качество, весьма нужное для его ремесла, и с легким полупоклоном Гарегин обратился к старцу:

— Почтеннейший, согласитесь разделить со мной завтрак — я не переношу одиночества за столом!

Старик встрепенулся, смущенно забормотал:

— Я, право, не знаю, синьор…

Но Хетумян уже сидел за его столом, перенеся с собой бутылку кианти. Быстро разлив вино в стаканы из мутного стекла, он чокнулся: