Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга I

Конский топот сверху, со стороны монастыря Джвари, заставил княжича обернуться. К площадке подъезжал всадник на кровном арабском скакуне, одетый в белую черкеску, с белой же папахой на голове. Когда всадник въехал на площадку, Захарий разглядел под папахой худощавое лицо молоденькой девушки. Что-то очень знакомое почудилось Захарию в тонких чертах наездницы. И вдруг вспомнилось: Сионский собор, пасхальная служба в первый его приезд в Тбилиси…

Быстро спешившись, Захарий сорвал шапку с головы и низко поклонился всаднице, невольно улыбнувшись. Улыбка юноши чем-то не понравилась девушке. Бросив острый взгляд на Захария, она сухо спросила:

— Чему ты смеешься, азнаур?

— Прости, госпожа. Так, своим мыслям…

— И смеешься прямо мне в лицо?!

— Еще раз прости, великая царица.

— Я не царица.

— Завтра ею будешь! — уверенно ответил Захарий.

Глаза у Тамар надменно сузились:

— Ну, раз ты меня узнал, невежливый азнаур, повелеваю тебе объяснить, чему ты смеялся?

Захарий не сводил глаз с царевны. Тамар сидела, выпрямившись в седле, и строго смотрела лучистыми глазами на молодого княжича. Надо было отвечать на вопрос будущей повелительницы Картли.

— Царица, я просто вспомнил случай с одним невежественным подростком с наших гор… Однажды он со своим отцом впервые спустился в Тбилиси и во время пасхальной службы в Сионе узрел некое видение прекрасное около царя. И вот молодому горцу почудилось, что он видит слетевшего с неба ангела…

Тамар закусила губу, небрежно бросила:

— Вот глупый мальчишка! Наверное, ты говоришь о том юнце, что когда-то таращил глаза на меня в соборе?

— Да, вероятно, царица. Но теперь…

И Захарий, пристально посмотрев на девушку на коне, договорил:

— Теперь глупый мальчишка поумнел и не видит больше ангелов…

Тамар хотела что-то ответить. Но тут из-за поворота на взмыленных скакунах показалась группа женщин. Свита никак не могла угнаться за царевной…

Отъезжая от площадки, Тамар небрежным кивком головы ответила на низкий поклон Захария.

Яркие потоки сентябрьского солнца заливали древний собор Свети-Цховели — великое творение гениального зодчего, выделяя надпись на храмовой стене: «Построен сей храм святой рукою убогого раба Арсукидзе. Упокой Господь душу его». Сладостно пел патриарший хор. Католикос Микаэл, картинно распушив по парчовой мантии большую черную бороду, широкими взмахами золотого креста благословляя молящихся, с великим благолепием вершил торжественный коронационный обряд.

У правой стены собора под сенью каменного балдахина высилась величественная фигура царицы Русудан. Сам царь стоял перед алтарем и сосредоточенно молился. После того как католикос возложил на юную голову Тамар непомерно большую, украшенную рубинами и изумрудами корону, Георгий опоясал дочь царским мечом — символом верховной военной и гражданской власти, усадил на трон с правой стороны от себя и в библейских выражениях, именуя ее «господней горой», провозгласил царицей царей Картли. Тамар была одета на византийский лад в длинный лазоревый далматик и чувствовала себя очень стесненной тяжелой, расшитой золотом и драгоценными каменьями одеждой. От переживаний тонкое лицо юной соправительницы вытянулось, утомленно мерцали огромные впавшие глаза. После коронования начался длительный обряд принесения клятвы верности всеми эриставами и главными спасаларами Картли. Под конец долгой церемонии измученная Тамар еле держалась на ногах, подчиняясь лишь гипнотизирующему взгляду Русудан.

Не обошлось и без неприятных происшествий. В самый разгар коронования, когда католикос Микаэл священным миром чертил крест на светлом челе соправительницы, из задних рядов молящихся раздался неистовый крик:

— Законный царь Картли — Демна!

Вздрогнул весь собор от возгласа бессмысленного. Все давно знали, что ослепленный скопец — более не муж! Царские азнауры вместе с гзири бросились в гущу народа, но выкрикнувшего мятежные слова и след простыл.

Во второй половине дня в покоях католикоса состоялся торжественный прием. После обильного пиршества со множеством здравиц и пожеланий долгоденствия царственным соправителям большая группа князей и знатнейших азнауров в отороченных собольим мехом бархатных куладжах, бряцая драгоценным оружием и гарцуя на породистых скакунах, под клики многочисленной толпы проводила при свете смоляных факелов царскую фамилию до Исанского дворца.

Оставшись один, царь Георгий облегченно вздохнул и вскоре заснул крепким сном в своей опочивальне.

Тамар не спала до рассвета.

На большом пергаментном пакете с восковыми печатями было написано латинскими буквами:

«Высокопреподобному и достопочтенному канонику падре Бартоломео Кастраканти».

Ниже значилось:

«В собственные руки».

Начальник отдела восточных стран Папской курии каноник Кастраканти в свое время получил это письмо в Латеране. Но до того оно побывало в руках Заала Саварсалидзе. Начальник царской разведки еще не умер и продолжал действовать.

Лежа на широкой тахте, Заал вертел в исхудалых руках письмо, не зная, как к нему подступиться. Судя по адресу, оно было написано на итальянском языке, а им ни Заал, ни его помощники не владели… Посреди комнаты с понурым видом стоял генуэзский купец Орацио Бальони. У почтенного негоцианта кошки скребли на душе. Его захватили с поличным в Цхуми, когда он с грузом контрабандного шелка собирался покинуть на наемной фелуке гостеприимные берега Колхиды. Купца вместе с конфискованным грузом доставили обратно в Тбилиси. Письмо, которым так заинтересовался Заал, было обнаружено у генуэзца при обыске.

Пристально глядя на виновного купца, Саварсалидзе на чистейшем греческом языке спросил:

— По-гречески говоришь, купец?

— Да, господин.

— Шелк и свободу хочешь вернуть, а?

— О да, да, мой добрый господин!

— Конечно, штраф заплатишь, и немалый. Кроме того…

Тут Заал змеиным взглядом вперился в бедного Орацио и тихо закончил:

— Сейчас тебе подадут перо, чернила и лист пергамента. Будешь сидеть в соседней комнате до тех пор, пока не переведешь на греческий язык письмо, которое найдено у тебя. Понял, купец?

— О да, мой добрый господин. Но письмо ведь запечатано! — смущенно пробормотал генуэзец.

Заал усмехнулся:

— И останется запечатанным, это уж не твоя забота… Так и повезешь его в Рим. Но берегись, купец! Я сам проверю перевод. И коли что переврешь или пропустишь, тогда не взыщи — велю повесить как франгского шпиона на первом же суку.

Бальони побледнел. Забыв о контрабанде, снова стал лепетать заверения в преданности и честности. Скоро его перо заскрипело в соседней комнате.