Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга I

Афридон сделал знак и отвернулся лицом к стене. Двое в черных бурках бросились к царевичу и грубо повалили на солому…

В Зеленом монастыре несчастная Марине оставалась недолго. Накануне казни ее близких в келью, где она находилась под неусыпным наблюдением добродушной толстой инокини, вошла настоятельница обители. Немало добра в свое время перепало в цепкие руки матери Саломэ от княжеского рода Орбели. Игуменья этого не забывала. Но, осторожности ради, была внешне строга с узницами-княгинями.

— Собирайся в дорогу, княжна!

Мать Саломэ как бы не знала о браке Марине с царевичем Демной. Взглянув на измученное лицо молодой женщины, игуменья ласково погладила ее по плечу. С жалостью добавила:

— Не горюй, госпожа, Бог милостив! — И заторопилась к выходу, бросив на ходу толстой монахине: — Соберешь на дорогу все, что нужно! Сегодня вечером заедут за княжной…

В тряской арбе, прикрытой сверху пестрыми паласами, вывезли ночью из монастыря Марине. Рядом с ней сидела незнакомая молчаливая монахиня из далекого монастыря. Окружив кольцом повозку, ехали угрюмые всадники-кипчаки. Двигались по ночам, останавливаясь днем на отдых в уединенных жилищах или просто в лесу. К арбе никого не подпускали. На четвертый день прибыли к месту назначения.

Высоко в горах, среди лесов, запрятан небольшой женский монастырь Св. Шушаник. Настоятельница — старая женщина с ястребиным лицом — молча оглядела узницу и коротко распорядилась отвести ее в келью, где ей надлежало пребывать. Так прошла неделя, и в монастырь приехала сама царица Русудан.

— Отец твой, несчастный мятежник Иванэ, преставился. — И Русудан широко перекрестилась. — Знамение Христа да будет ему ходатаем перед лицом Господа Бога всеблагого и всемилостивого. Да простятся ему все грехи вольные и невольные, все преступные деяния его!

Встреча происходила в келье матери-настоятельницы, которой царица приказала выйти вон. Русудан сидела в кресле прямая, благостная, в царском одеянии. Марине, опустив потухшие синие глаза, казавшиеся еще больше на исхудалом, прекрасном лице, в черной одежде послушницы, стояла босая на каменном полу.

От слов царицы Марине качнуло. Ухватившись за стену, она смиренно прошептала:

— А муж мой, великая государыня… жив он?

Царица недобро усмехнулась:

— Выкинь его из головы, Марине! Теперь твой жених — Христос!

— Он все-таки жив, великая царица? — осмелилась еще раз спросить Марине.

Повернувшись всем телом к маленькой фигурке в черном, царица холодно отчеканила:

— Да, жив. В вечном заключении в крепости… Слепой и скопец!.. Теперь тебе понятно?

— А-ах! — вырвалось у Марине. Она без чувств упала на пол.

Вбежала встревоженная мать-настоятельница.

— Унесите ее в келью. Вечером постриг над ней совершит преосвященный Антоний! — не повышая голоса, распорядилась Русудан.

Приехавший с сестрой царя архиепископ Кутаисский Антоний Сагиридзе в тот же вечер совершил обряд пострижения над женою царевича Демны.

Католикос Микаэл вернулся из Гелати и тотчас, без ведома и согласия царя, собрал церковный собор. В награду за свое далеко не дружественное воздержание от участия в княжеском мятеже отцы церкви, с елейными улыбками и бесконечными ссылками на Писание, добивались полного снятия налогов с церковных владений. Наряду с этим они потребовали восстановления главой коронного совета того же Микаэла Мирианидзе. После только что происшедшей смуты спорить с церковниками царю было трудно. Нужно было думать и о будущем Тамар. Пришлось уступить.

Георгий отплевывался, вспоминая высокопарные выражения, уснастившие царский указ о привилегиях для церкви: «…Для возвеличения божественности, для благополучного сохранения царства нашего и для духовного спасения нас от страданий в жизни будущей вспомнили мы о необходимости вызволения и освобождения церквей царства нашего от всяких несправедливых поборов и утеснений…» Злой и расстроенный, царь Георгий уехал из Тбилиси в Начармагеви [75] Летняя резиденция грузинских царей, ныне с. Каралети в 8 км. от Гори. , к жене.

Бурдухан была на сносях и находилась в летней резиденции с повивальными бабками и царицей Русудан. В ожидании родов старая царица не отходила от невестки; немало литий и молебствий было отслужено в церквах, в молитвах и слезах, постясь, испрашивали приближенные у Господа Бога, дабы он даровал, наконец, наследника престола. Георгию все эти воздыхания надоели, и он отправился в любимый Гегути охотиться, захватив с собой дочь.

Тамар шел четырнадцатый год. Прелестная девочка, показавшаяся небесным видением маленькому горцу в соборе, превратилась в длинноногого подростка. Подурнела лицом. Но не изменились сияющие глаза с длинными ресницами, по-прежнему зорок был пристальный взгляд. Тамар великолепно ездила верхом, без промаха стреляла из своего маленького лука, и царь Георгий охотно гонял с нею оленей.

Все более и более привязывался властитель Грузии к молчаливой сдержанной дочери, с каждой беседой убеждаясь в ее рано созревшем неженском уме. Не в пример придворным девицам, царевна мало интересовалась нарядами и драгоценностями, одевалась очень просто. Но уже к десяти годам Тамар умела хорошо читать и писать. По велению царя лучшие книжники страны стали проходить с Тамар философские и другие науки, обучали ее греческому, древнеармянскому, арабскому и персидскому языкам, стихосложению и истории.

В погожее осеннее утро царь Георгий ехал с Тамар по опушке гегутского леса. Вдали показался дворецкий замка, быстро скачущий навстречу царской кавалькаде.

— Государь, великая госпожа Русудан пожаловать изволила в Гегути…

Георгий сильно встревожился. Почему Русудан сама прибыла в Гегути, оставив Бурдухан одну в такое время? Огрев плетью коня, царь поскакал к охотничьему дворцу.

Все стало ясно, когда на широкой каменной террасе Гегутского дворца он увидел сидящую в черном траурном платье сестру. Завидя подъезжающих Георгия и Тамар, Русудан сорвала с себя лечаки [76] Лечаки — головное покрывало из тонкой ткани (груз.) . и стала рвать волосы и царапать лицо, громко причитая:

— Вай-мэ! Горе, горе дому Багратуниани! Прогневали мы Господа Бога, согрешили… Опять девочку родила и преставилась наша Бурдухан! Не выдержала родовых мук, несчастная…

Как удар молнии поразила Георгия смерть жены. Рвал на себе бороду и волосы, как ребенок рыдал суровый царь, обняв дочь. Горе его было искренним и глубоким. Вместе с отцом плакала и Тамар.

Девочка побаивалась и никогда не любила тетку. Оставшись сиротой, она еще больше почувствовала свое одиночество и всем сердцем потянулась к отцу.