Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

— Позволь тогда спросить…

— Говори.

— Борются ли Добро и Зло в одном и том же человеке, в его помыслах, деяниях?

— Да, разумеется. Но что ты хочешь этим сказать, сын мой?

— Меня зовут Заал. Я бывший раб, родом из Бактрианы. Я попал в Давань по воле Зла и Лжи. Сейчас живу среди разбойников, скрываюсь вместе с ними в горах.

Все удивленно смотрели на него. Поднялся галдеж. Заутар чуть вздернул подбородок. Люди притихли.

— Разбойники раскаиваются, — продолжал Заал. — Они давно раскаялись и уже начали жить честным трудом. Мы просим тебя, милостивый отец, чтобы ты сам простил нашу вину и спас нас от наказания ихшида. Мы хотим вернуться на истинный путь веры, указанный Заратуштрой! Мы верим и надеемся, что Дом Огня милосерден! Добро, живущее в нас, в наших душах, в наших помыслах, давно победило Зло! Ты, правоверный, прими наше раскаяние!

Наступила глубокая тишина. Время от времени слышался лишь треск горящих дров в священном огне, призванном закалять веру огнепоклонников.

— Позволь еще несколько слов, — продолжил Заал, глядя прямо в лицо заутару. — Никто из нас не стал разбойником по собственной воле. Все мы — жертвы Зла, Лжи, Обмана, Несправедливости!

— Ты обвиняешь людей с добрым именем, чтобы обелить своих разбойников! Раб, убежавший от своего хозяина, крестьянин, убивший старосту деревни, разбойники, перерезавшие послов дружественного нам повелителя, не могут быть прощены! Единственное, что мы можем сделать, — это отпустить тебя. Казнить — не дело Дома Огня!

Заал растерялся, умолк. Опомнившись, он, пятясь, вышел из сводчатой залы.

Заутар степенно поднялся с места.

— Чтоб достичь Добра, надо поклоняться Огню! — сказал он, чуть повысив голос, и направился к очагу. Верующие пропустили его вперед, к самому огню. Он поклонился. За ним склонились до земли и другие.

В Доме Огня еще долго продолжался обряд огнепоклонения во имя торжества Добра, Правды, Справедливости.

День спустя, ночью, там, где обычно спали издольщики, царило веселье. К тополям были привязаны вороные скакуны, а у родника на кошмах сидели нарядно одетые люди. Неподалеку в котлах варились бараньи туши, на вертелах, наспех изготовленных из свежих сучьев ивы, жарились шашлыки. Из глиняных кувшинов наливали виноградное вино.

— О великий Ахурамазда! Только одному тебе известны наши помыслы! Мы хотели вернуться на путь Добра! Ты сам не пожелал этого! — Молодой атаман Бургут впервые произносил такую длинную речь.

Разбойники пировали всю ночь. Шум и гам далеко разносились по округе.

— Кто сказал, что разбойничать плохо. Разбойник — самый счастливый человек. Богатство, роскошь, вино, хорошая еда, женщины — все для него! — Опьяневший атаман воодушевлял свою ватагу.

Под утро Бургут встал. Все тут же поднялись на ноги.

— Приведите коня!

Заал кивнул молодому разбойнику, и тот принес в деревянном ведре холодную воду из родника. Атаман нагнулся, снял шлем и подставил голову под ледяную струю. Хмель спал. Бургут ловко вскочил в седло и с ходу пустил коня вскачь. Ватага последовала за ним.

Разбойники ворвались в дома двух богачей и старосты селения, забрали имущество, сожгли постройки, изнасиловали их жен. Бургуту привели молодую невестку деревенского старосты…

Утром Бургут проснулся в удручающем настроении. Он никогда не позволял себе насилия, воздерживался от соблазна. Ведь именно за подобное он когда-то задушил деревенского старосту, поджег его дом и ушел в горы. Его любовь к Айтуккан, его верность ее памяти осквернены, разбиты. Он признался самому себе, что теперь стал настоящим разбойником.

— Кровь посла Хань стоит дорого! Это надо втолковать ихшиду Давани!

Что означают эти слова Сына Неба, объяснил присутствующим на совете вельможам чэнсян Гун-сунь Хэ, подвижный, но рыхлый, как сам У-ди, человек.

Трудно выдержать бремя забот чэнсяна Поднебесной. Первый советник не должен терять самообладания ни при каких обстоятельствах! В своих мыслях и речах он всегда должен быть выше других сановников двора. У-ди не потерпит, чтобы его первый советник уронил свой авторитет перед вельможами. Ибо Сын Неба не может назначить на этот высокий пост недостойного человека. Словом, чэнсян, неся на своих плечах огромную тяжесть правления делами великой страны, постоянно должен балансировать, как на топком канате. Такое ни один человек не может выдержать долго. Сын Неба знает и это лучше других! Поэтому, пока полностью не износился, как подкова между копытом и камнями, старый чэнсян, он уже готовит нового. Сын Неба все делает руками чэнсянов. Поэтому-то У-ди, царствуя много лет [113] У-ди находился у власти пятьдесят три года — с 140 до 87 г. до н. э. , всегда выглядит свежим, бодрым, отдохнувшим. Избранник Неба бережет себя, свое здоровье, удлиняет свою жизнь для процветания и расширения Поднебесной! Его мысли простираются выше и дальше обыденных, повседневных дел. Он думает о том, куда направить шэнбинов, несущих в руках реющие флаги с изображением Желтого дракона, на завоевание каких еще не покоренных стран!

Чэнсян Гун-сунь Хэ говорил с наигранной горячностью:

— За кровь посла Шэ Хэ чаосяньский владетель Юкюй поплатился жизнью [114] В 109 г. до н. э. ханьский посол Шэ Хэ убил провожавшего его до границы вельможу Чаосяни. За это он был убит Юкюем, что послужило поводом для покорения Чаосяни. . Об этом не могли не знать в странах Запада. Посол Чэ Лин и его люди убиты возле пограничного города Давани — Ю! Видимо, ихшид уверен, что шэнбины не смогут добраться до Давани! Иначе он не осмелился бы убить нашего посла!

— Многие даваньские беки думают так, — подтвердил Чжан Цянь, сидящий рядом с чэнсяном. Он присутствовал на совете, несмотря на свою болезнь.

— Давань не на краю света. Она посередине караванного пути, доходящего до Дацинь, до вод, куда заходит солнце. Этот путь проходит через Давань и пересекается там дорогой, идущей с севера на юг. Такой узел нельзя оставлять в руках враждебного нам владетеля! Шэнбины покорят Давань и двинутся дальше на даваньских аргамаках! — подытожил мысли Сына Неба чэнсян Гун-сунь Хэ.

У-ди, слегка кивнув, дал знать, что совет окончен.

На следующий день Сыну Неба осторожно сообщили о том, что главный советник по даваньским делам Чжан Цянь совсем слег. Он потерял речь, впал в беспамятство, и даже самые знаменитые лекари-иглоколы дворца не могли привести его в чувство. Некоторые считали, что тяжкая болезнь Чжана — недобрая примета перед походом на страну, которую он открыл. У-ди сохранил невозмутимость. Своим спокойствием он внушал всем, что осуществлению его намерений ничто и никто не может помешать.