Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

— Много ли шэнбинов?

— Очень много. Оттого и недостает продовольствия. — Лазутчик не стал говорить, что после сечи уцелела лишь половина шэнбинов.

Такая весть устраивала Нишана. Шэнбинов много, но им не хватает пищи! Значит, с ними можно договориться…

— Где те чакиры, что шли с тобой?

— Они отравились. Съели что-то…

— Ты поступил умно. Иди отдохни.

— Это еще не все.

— Что еще?

— Вот, это вам!

Лазутчик держал в руке маленький свиток. Развернув лоскут шелка с иероглифами, он передал его Нишану.

— Что это?

— Это ярлык. Трон Давани передается вам. Ярлык начертан Цзянцзюнем Ли Гуан-ли от имени Сына Неба!

Нишан жадно посмотрел на иероглифы, еще и еще раз пробежал главами по кривым, причудливым знакам и поспешно, как будто опасаясь кого-то, спрятал ярлык за пазуху. Предводитель войска не сознавал, что в этот миг он окончательно стал предателем, заклятым врагом своего народа. Свой гнусный поступок он оценивал как ловкий шаг, благодаря которому он, будущий законный ихшид, заручился расположением самого Сына Неба.

Если бы во главе войска Давани стоял не продажный изменник, Нишан, а честный, преданный родине человек, он мог бы выведать у лазутчика, в каком состоянии находилось вражеское войско. Со свежими, хорошо вооруженными чакирами не так уж трудно было бы разгромить поредевшее войско усталых, полуголодных, мерзнущих шэнбинов и поумерить аппетит Сына Неба на чужие земли…

Через посланного в Эрши гонца Нишан убеждал Мугуву в том, что именно присутствие его войска вынуждает шэнбинов зимовать в Ю. Немедленное сражение невыгодно даваньцам. К чему лишние жертвы? Ранней весной изголодавшихся за зиму шэнбинов можно будет встретить на берегах реки Йенчу Огоз и потопить в ней.

Проходили дни. Юлбарсбилка просил, умолял Ботакуз стать его женой, убеждал, что другого выхода у нее нет, настаивал, чтобы она дала согласие, но не пытался применить силу. Даже не прикоснулся к ней! Ботакуз была довольна, что этот гаогюец оказался, в общем-то, хорошим человеком, по в то же время она удивлялась его нерешительности. Почему он до сих пор не овладел ею силой? А может, он неполноценный мужчина и хочет лишь показать другим, что живет с женщиной? Этой неожиданной догадке Ботакуз так обрадовалась, что даже улыбнулась, и вдруг поняла, что улыбается впервые за все эти долгие, как вечность, дни, с тех пор как въехала в ворота кента Ю месяц тому назад. Ботакуз вспомнила, что тогда дорогой она много смеялась. Муж Камчи развлекал ее разными шутками. Долгий смех ничего хорошего не сулит — не случайно в народе бытует такое поверье! Где он теперь, Камчи? Неужели погиб?

Она сохранит ему верность. Этот гаогюец по воле Ахурамазды оказался ни на что не годный… Ботакуз надо радоваться такому «супружеству». Что было бы с ней, если бы не заступничество Юлбарсбилки!

Ботакуз не раз слышала по ночам плач и мольбы женщин, над которыми измывались шэнбины. Да, Юлбарсбилка говорил ей правду! Без него она давно была бы осквернена и убита и никогда больше не увидела бы ни своих детей, ни родного аула, ни родственников! «А если он все же не такой?» — промелькнуло в голове теперь почему-то совсем не испугавшее ее сомнение.

Начались зимние холода. Отдушина над очагом быстро высасывала все тепло, как только котел снимали с топки. Просидеть ночь напролет в углу или пролежать на краю кошмы стало трудно. В комнате было всего два стеганых одеяла да верхняя одежда — чапан толмача. Кошма уже затвердела, стала холодной.

Однажды вечером завыла сильная вьюга. Порывистый ветер, прорвавшись в хижину через боковой лаз, погасил догоравшую лучинку. В темноте Юлбарсбилка молча протянул руки к плечам Ботакуз, и она не отпрянула от него… С тех пор долгие зимние ночи Ботакуз укорачивала, слушая Юлбарсбилку. Уйгур оказался отличным рассказчиком и много видавшим и знающим человеком. Из его рассказов Ботакуз впервые узнала о ханьцах, хуннах, кянах, народах других земель на восходе солнца, об их обычаях и нравах — о том, например, что ханьцы не пьют молока, у кянов женщины имеют нескольких мужей, а за горой Каракурум живет народ, где царствуют только женщины. От него ей стало известно, что хунны раньше жили на землях, где ныне расселились ханьцы, и многое, многое другое. «Да, недаром дали этому человеку прозвище «билка», — думала Ботакуз.

Толмач же стал считать себя достойным этого прозвища и по другой причине. Ведь он, не торопясь, действуя мудро и осторожно, все же покорил сердце этой своенравной, прыткой, как необъезженный аргамак, даваньской женщины. Молодой, статной, с глазами, как у верблюжонка… Ничего, что она вдова. После войны он заберет к себе ее детей, и от него самого у нее тоже родятся дети. Все уладится, как будто ничего и не было. Ботакуз будет вспоминать о своей жизни с погибшим мужем, как о далеком сне. Со временем его образ потускнеет. А Юлбарсбилка не будет больше одиноким в этом многолюдном, но бессердечном, жестоком мире!

При первых признаках весны, поздно наступающей в горах, шэнбины начали готовиться к походу. Лицо Ботакуз просветлело от мысли, что скоро она сможет увидеть своих детей. И вдруг, вспомнив, что шэнбины пойдут войной на ее родную землю, на ее аул, на родных, она снова помрачнела. Тревога за детей болью отозвалась в сердце.

Юлбарсбилка обычно пропадал целыми днями и, вернувшись к вечеру, говорил: «Кругом все обшарили — не нашли ни зерна, ни лошадей!»

Но однажды он пришел в полдень и радостно выложил:

— Шэнбины возвращаются назад, в Хань! Так решил большой совет у цзянцзюня.

— А я? — вырвалось у Ботакуз.

— Куда муж — туда и жена, — самоуверенно ответил главный толмач.

— Нет, нет, я умру, но не пойду! — Губы и руки у Ботакуз дрожали.

— Успокойся. Это же хорошо, что шэнбины уйдут. В Давани будет спокойно, дети твои останутся живы. И ты народишь еще новых детей!

— Ты обманул меня!

— Чтоб обманом взять тебя в жены, я привел целое войско из Хань, так, что ли?! У шэнбинов иссякли силы, они не могут двигаться вперед. Пойдет ли войско в Эрши или вернется назад, осенью не знал даже сам цзянцзюнь! Ты разве хочешь, чтобы шэнбины вошли в Эрши?

— Нет, ничего я не хочу! Я вернусь домой! — Ботакуз, зарыдав, закрыла лицо ладонями.

— Сейчас это невозможно. Тебя не отпустят. Побоятся, что жена главного толмача может выдать их тайны…

Юлбарсбилка ушел по делам в соседний дом, а когда вернулся, дверь была закрыта изнутри.

— Открой! Почему заперлась?

Ответа не последовало. Юлбарсбилка подошел к боковому лазу и, поднявшись на носках, заглянул в полутемную комнату. Ботакуз взбиралась по лесенке на стену. «Что она хочет сделать? Почему не отвечает?» Он вернулся к двери, отступил назад, разбежался и сильным ударом ноги вышиб дверь. Отшвырнув в сторону обломки досок, Юлбарсбилка бросился к Ботакуз. Она уже успела накинуть на шею петлю аркана, перекинутого через балку. Быстро подхватив женщину, Юлбарсбилка освободил ее от петли и осторожно отнес на кошму.