Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

В темноте облачной ночи то смутно высовывались, то вновь исчезали силуэты людей, осторожными шагами пробиравшихся между спящими шэнбинами…

Утром цзянцзюню Ли Гуан-ли сообщили, что ночью в пяти местах флаги были сняты, разорваны и растоптаны.

— Опять лихой десяток даваньцев проник в наш стан! — сказал сяовэй, доложивший о случившемся.

— Пока не уберем толмача-перебежчика, он будет досаждать нам! — рассуждал Чжао Ши-чэн.

— Толмач хорошо знает, что шэнбины Ли Чи спят крепко, ведь он служил у него! — поспешил Ван Кой свести давние счеты.

Ли Чи молчал. Оправдаться было нечем. Да, сняты и растоптаны флаги его тысяч. Этот шакал Ван Кой не забыл обиды, причиненной ему, когда лихие даваньцы во главе с продажным толмачом подожгли едва законченную наблюдательную вышку. Тогда Ли Чи постарался свалить ответственность на Ван Коя, сказав, что даваньцев пропустили его шэнбины. Теперь деваться некуда, вся вина лежала на нем самом.

Ли Гуан-ли, не обратив внимания на ставшие привычными препирательства хаохоу, хладнокровно сказал:

— Поставить под каждым флагом охранников!

На следующее утро цзянцзюню опять доложили:

— Сорваны за ночь десять флагов на участках обоих хаохоу. Древки перепилены.

— Где же были охранники? — опередив цзянцзюня, спросил Чжао Ши-чэн у доложившего сяовэя.

— Их по рукам и ногам связали. Завязали им глаза и заткнули рты. Один даже задохся.

Ли Гуан-ли невозмутимо молчал. Он будто ничего не слышал. Хаохоу Ли Чи и Ван Кой нашли случай куда более серьезным, чем их взаимные счеты, и не стали упрекать друг друга. Да ведь флаги сорваны у обоих предводителей…

— Вместо сорванных флагов поднять новые! Найдите умеющих рисовать Желтого дракона! Поставьте под каждым флагом по десять — двенадцать охранников! Пусть схватят этих проклятых даваньцев, а не то будут казнены! — задыхаясь от ярости, приказал Чжао Ши-чэн.

На третье утро Ли Гуан-ли не принял сяовэя, пришедшего доложить ему о ночных происшествиях. Он и без того знал все, что тот скажет: случилось то же, что и в две предшествующие ночи!

Управитель войском Чжао Ши-чэн, слушая сяовэя, обрушил весь свой гнев на него:

— Охранники твои сами лезут под этих лихих даваньцев, как вдова под насильника!

Зайдя в шатер цзянцзюня, Чжао Ши-чэн сказал:

— Никого из них не могли задержать охранники. Наверное, опять заснули, когда те подкрались.

— Ши-чэн, я тебе завидую! Почему я не родился таким простаком, как ты? Не даваньцы срывают флаги, а свои же мерзавцы! Это скрытый бунт! Делают это, возможно, немногие, по остальные закрывают глаза. Шэнбины по желают больше осаждать этот проклятый кент. Они хотят домой!

— Неужели?! — От удивления Чжао Ши-чэн прислонился к стойке шатра. — Ах, так вот почему невозможно было никого задержать! Какой же я остолоп!

Шэнбины, подгоняемые плетьми, старались поскорее дотянуть насыпной арык до стены кента. Возможно, и сегодня даваньцы начнут сечу после полудня.

Таща на плече чан с глиной, молодой шэнбин сказал идущему рядом:

— Ань-ши! Сегодня ночью нас постараются схватить.

— Что тогда? Ань-ин, лучше прекратим это дело!

— Сегодня не тронем ни одного флага в кольце. Все будут ждать нас здесь. А мы сорвем дракона над шатром одного из хаохоу или самого цзянцзюня!

— Но ведь там буцюи!

— Буцюи тоже курят гашиш! Мы будем потягивать с ними дымок, а наши сделают нужное дело.

— Ты, Ань-ин, и вправду умен! Но, боюсь, слетят твоя умная голова с плеч…

— От судьбы не уйдешь. Но пока моя голова на месте.

— Учти, Ань-ин, ты давно попал под подозрение. Ведь тебя перестали использовать как толмача.

Вечером, при свете хмурой луны, шэнбины, таща на плечах землю для насыпи, вполголоса тянули песню воинов времен Гао-ди:

Сяовэи, издали следившие за работой шэнбинов, делали вид, что не слышат этой песни. Видимо, она и им пришлась по душе.

Во все стороны до самого горизонта распростерлась бескрайняя степь. Шестеро всадников горячат коней. Далеко позади остался многолюдный Семиркан с оживленными базарами. На рассвете выехали они из Несефа, последней крепости Согдианы.

— Куда подевались эти туячи? Недалеко отсюда должна находиться орда их хакана! Почему никого из них не видать? Где пасут они свои несметные отары и стада двугорбых верблюдов?

Не обращая внимания на ворчание старшего проводника-семирканца, важно едет посланник Марданбека, ставшего главой заходных кентов Давани. Марданбек перед отправлением сказал ему, что он посланник нового ихшида Модтая и должен вести себя везде и всюду достойно, не вступать по пути в споры и ссоры с разными людишками. Он должен был поговорить с тархуном Согдианы и с хаканом Больших Туячей и убедить их в том, что необходимо оказать быструю помощь осажденному Эрши. Тархун обещал послать подмогу и тут же при нем велел собирать воинов для отправки в Давань. Теперь посланник должен при помощи проводника-тархуна разыскать орду хакана. Основная надежда на него. У него каждый мужчина — всадник и воин.

Посланник ихшида Давани — молодой бек Канда в сопровождении двух воинов-чавушей следовал по тому же самому пути, по которому ровно двадцать пять лет назад проехал первый ханьский посол Чжан Цянь, в те самые Большие Туячи, к их хакану. Посланник коротал путь разными думами: «Говорят, что хакан больших туячей очень неразговорчив. Он отказался тогда воевать с хуннами. Ни с чем вернулся домой даже такой хитрый и коварный посол, как Чжан Цянь. Не скажет ли хакан и теперь: «Мы пасем свой скот в большой пустыне по обоим берегам Аранхи, далеко от вас! Давань отделена от нас высокими неприступными горами. Не за что нам воевать с чинжинами!» Не придется ли и ему вернуться ни с чем? Сколько уж раз он спрашивал проводника-семирканца, нет ли другой дороги, кроме этой? А тот все одно твердит: кратчайший путь к орде хакана — этот! Проводник не понимает его опасений! Не верят, что ли, семирканцы в вещие приметы? Ведь не к добру ехать по тому же пути, что и посол-неудачник.

К вечеру всадники достигли места, где среди травы виднелись груды старой золы, конского навоза и множество вытоптанных кругов.