Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Зубоскальство?..

Когда в июле 1953 г. на заседании Президиума ЦК в Кремле взяли главу «женевского» ведомства самого Лаврентия Павловича Берию (через год умоляли всех подписчиков Большой Советской Энциклопедии сдавать листы с размерным — в полосу — цветным портретом вождя «женевцев» и прочувствованной статьей о нем — тоже на многие полосы), то, само собой, не оставили без внимания и все его многочисленные сейфы.

Одним из первых действующих лиц в аресте и охране Берии был Павел Федорович Батицкий, в ту пору — генерал, а уж после — Маршал Советского Союза. Он и расстрелял Берию в подвале штаба Московского военного округа. Павел Федорович и рассказывал мне об аресте Берии, содержании под стражей неполных шесть месяцев, трибунале и расстреле. Рассказывал не с похвальбой или гордостью, а с бесконечным отвращением. Еще бы, даже умереть достойно не сумел этот убийца миллионов людей и растлитель тысяч женщин, в том числе и несовершеннолетних. Перед выстрелами взял и обгадился, обмарался…

Так вот о сейфах… Один оказался доверху утрамбован дамским бельишком всех размеров и фасонов, а главное — заграничного разбора.

Этот по праву первый в истории России убийца и насильник (и это тоже не преувеличение, только Сталин один впереди и маячит, но тот недосягаем) рассчитывался с женщинами бельем (куда там, «царский» подарок). И то, разумеется, с теми, которые, так сказать, заслужили, то есть заработали. Пусть утешаются во французских штанишках, мать их!..

И при всем том, конечно, редкостью было такое бельишко. Кинуть в награду не стыдно и ему, Берии, — министру, маршалу, Герою Советского Союза, депутату (слава Богу, хоть не народному депутату СССР), члену политбюро, правой руке Сталина и вообще образцовому коммунисту, автору блестящей книги «К вопросу об истории большевистских организаций Закавказья», изданной в 1936 г. и выдержавшей потом девять изданий! На штмуцтитуле проставлено: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» На титуле призыв к пролетариям соединяться повторен, но еще приписано: «Доклад на собрании тифлисского партактива 21–22 июля 1935 г.». И меленько набрано: «Тираж 100 000». Водится у меня в библиотеке сия книжица.

Увидав такое бельишко, сразу ощутишь разницу между бумазейно-портяночным порождением народной промышленности и этим чудо-одуванчиком, и потом — из чьих рук!

И проникались благодарностью… те, кто заслужил подарок, оценил благодать…

Разговор у меня с этими чекистскими чинами завязался в больничном коридоре не случайно. Такую информацию я собирал бережно, прилежно, с великим тщанием — «творцы» ее проваливались в небытие. Хоть что-то еще успеть ухватить…

В этом очень помогал Иван Михайлович Гронский. Он все еще лелеял мечту, что я напишу роман-эпопею о революции, с героем Лениным и большевиками в духе шолоховских «саг». Он и сводил меня с участниками самых разных событий 1914–1937 гг. Раскачать на разговор не всех удавалось, но даже скупые замечания стоили очень дорого, я нес их домой за письменный стол как величайшую драгоценность. Тут главное: отличить, где правда, а где похвальба или сведение счетов. Как ни странно, живые сводят счеты с мертвыми, да с каким азартом!..

Этот «женевец» лечился в больнице для старых большевиков с заслугами. Я и приехал по звонку Ивана Михайловича (должен же я в романе восславить Ленина и большевизм!). Он и представил меня.

Поодаль от «женевской» четы держался их взрослый сын. Как я уразумел: бытописатель и вообще историк-летописец подвигов родительской пары и заодно — их знакомых по ремеслу. А писать было что, недаром все они столь густо были увешаны медалями и орденами…

Ордена из черепов, костей, предательств и пыток…

Для сына тема была откровенно патриотической и сулила в будущем сенсационную книгу. Это папаша понимал и горделиво ворочал головой-яйцом. Память не сохранила внешности их отпрыска — они у меня как-то все на одно лицо… Но скорее всего, я ушел в запоминание рассказа. Я тогда так натренировал память — несколько часов напряженнейшей беседы мог воспроизвести на бумаге до междометий включительно.

Вопросы я задавать не мог — не дай Бог обнаружить интерес и вспугнуть. Я ведь там оказался как бы случайно, навестил Ивана Михайловича, а он взял да и представил меня…

На миг мне примерещилось: это не люди. Что-то мягкое, сытое и сырое ворочается здесь и вокруг. И это лишено определенности: заглаженное, одинаковое со всех сторон и белесое, способное успешно ползти и вперед и назад…

А «папу» очень забавляла «чашечка кофе», потребованная Кутеповым на Лубянке. Он повторял это вплоть до моего ухода — и прыскал смехом, отходя из самого нутра густым цветом апельсиновой кожуры.

Да, если не ошибаюсь (а я должен оговариваться, уж очень тяжелы факты), эта особа (не поворачивается язык назвать «женщиной», а «сукой» — как-то смахивает на брань, а к чему брань?.. Да и никаких бранных слов всех мировых языков, наречий и диалектов не хватит на священно-ленинские подвиги «женевского» воинства) имела отношение и к загону на Троцкого. Нет, Лев Давидович к ее этажным прелестям не имел касательства ни в прямом, ни в переносном смысле, скорее всего, и не видел ее вообще. Не исключено, при подготовке убийства (один из вариантов — подбиралось к нему сразу несколько групп и отдельных убийц, дело было поставлено широко) понадобились эти самые чары. С чего бы иначе она ошивалась столько в Мексике…

Я украдкой всматривался в эту… даму: Господи, вот на эту дрянь взять такого молодца, как Кутепов, — прошел японскую, мировую, Гражданскую войны, стреляный, рубленый, а тут…

А может, она хвастает, а сама так, десятый «винтик»?..

И прямь, Господь Бог изощрен, но не злобен.

Хотя по-человечески понятно: женщина ведь — и каких статей! При чем тут все свинцово-стальные доблести генерала… А ведь в годах был! Как тогда состыковать?..

Большой озорник Господь Бог…

Не знаю, угостили ли кофе генерала. Скорее всего, не отказали. Нужен он был для допросов — что понапрасну злить… А после именем трудового народа пулю в затылок — и в крематорий, без покаяния и причастия…

Эта книга не вобрала и сотой доли того, что я услышал, записал. Естественно, у меня накопился опыт общения с подобного рода очевидцами или участниками. Слишком часто они сочиняют — и верят в сочиненное. Если не все выдумывают, то прибавляют не стесняясь. У меня уже выработалась определенная система проверки информации, так что постепенно складывался более или менее верный слепок прошлого…

В такое дело, как кутеповское, были посвящены единицы. И кто с тех пор уцелел — ведь 1930 г., после и великая мясорубка 1935–1939 гг., и просто непрерывающийся вал арестованных, и Отечественная война, и просто годы…