Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

А до России никому нет дела. Слева, справа — ни души, ни любви. Везде один расчет, одно честолюбие, бесстыдная игра, выгода и растоптанный, обманутый народ…

Целая страна со всеми заводами, улицами, озерами, угодьями на торгах. И спешит со всех уголков воронье…

И Россия, народ: чем бедней, проще — тем заброшенней и беззащитней, уже голая добыча и жертва больших и малых кровососов.

Рулетка, капитал, земля, барыш, биржа!..

Один грабеж, одна подлость.

И народ, обобранный, нищий, все еще ждущий добра, все еще верящий, пока верящий…

Не уберегли Россию…

Грубая сила во всех своих ипостасях незыблемо являлась важнейшей и традиционной составляющей внутренней политики России. С закреплением большевизма грубая сила становится уже центральной самодовлеющей величиной, все прочее лишь обслуживает ее, не менее грубо и топорно оправдывая всеобщность ее приложения. Уже все государственные учреждения в своей деятельности подстраиваются под практику этих отношений.

Грубая сила (убийства, принуждения, травля, насилия, ложь и подлоги) как основа государства искажает не только отношения внутри государства на уровне официальных органов, но и отношения между людьми, внося в жизнь ожесточение, черствость, безразличие и опустошающее безверие. Вся политика государства, партии и вождей в конечном итоге исходит из властвования через грубую силу.

Именно поэтому такое значение для государства приобретают карательные организации, в первую очередь ВЧК-КГБ. На данной организации — несмываемая вина в искажении сознания общества, более того — физического и морально-умственного упадка народа.

Поражает, что и поныне (1991) эта служба является в глазах народа и привлекательной и заманчивой. К примеру, при поступлении в Высшее училище КГБ на одно место претендуют пять кандидатов. В обычные высшие учебные заведения страны, особенно технические, конкурс куда меньший.

Бесконечно далеки мы от того требования-признака свободного народа, который был сформулирован Герценом почти полтора века назад: свободен лишь тот народ, который умеет ненавидеть свою политическую полицию.

Добавим: и тех, кто в ней служит.

Для России этот час не пробил. Значит, не пробил и час свободы, ибо наша воля, желания, страсти по-прежнему во власти и под контролем других сил. И мы все так же не принадлежим себе. И в любой миг опять и опять становимся игрушкой в руках других сил.

Мы потрясающе разобщены и по-прежнему терпим насилие, произвол, если они непосредственно не угрожают нам. И если мы сыты — мы глухи к произволу.

В. М. Молотов (он умер на 97-м году жизни 8 ноября 1986 г.) оставил после себя исчерпывающее толкование основных событий, политики, оценку личностей, относящихся к советскому государству от его возникновения (и даже несколько ранее) и до начала крушения сталинизма, за которым в наше время последовало и крушение самой идеи насильственного строительства новой жизни, достижения счастья через кнут, расстрелы и строго определенный свод мыслей и чувств, своего рода умственная кастрация общества во имя коммунистических идей (на данном уровне — утопических).

«Конечно, Ленин (был более суров, нежели Сталин, — это ответ Молотова на вопрос собеседника. — Ю. В.). Строгий был… Почитайте его записки Дзержинскому (это требования все большей крови. — Ю. В.)… Тамбовское восстание приказал подавить, сжигать все. Я как раз был на обсуждении. Он никакую оппозицию терпеть не стал бы, если б была такая возможность…» (Это говорил Молотов 30 июня 1976 г.)

Из этих мыслей, которые составили целый том в изложении и комментариях писателя Феликса Чуева, воссоздается вся философия и практика ленинизма.

Вячеслав Михайлович Молотов уже при основоположнике играл видную роль в партии (кандидат в члены политбюро с 1921 г.) и был, а не слыл одним из наиболее приближенных к нему деятелей, одновременно занимая пост и секретаря ЦК РКП(б). После смерти основоположника становится вторым лицом у Сталина, а после кровавых чисток — и вторым лицом в государстве.

После разгрома оппозиций на протяжении почти 20 лет он являлся самым крупным деятелем государства после Сталина. И этим сказано все.

«Я сам лично размечал районы выселения кулаков… Выселили 400 тысяч кулаков. Моя комиссия работала…» (Это говорил Молотов 11 мая 1978 г.)

Незадолго до кончины генералиссимуса (не исключено, и убийства — ведь уточнил шепотком Берия Молотову на трибуне мавзолея 1 мая 1953 г. о характере переселения Сталина в мир иной: «Я его убрал») он оказался несколько не у дел, но по-прежнему на вершине партийной иерархии. Не могло партийное чудовище, которым стало государство, обойтись без «каменной жопы», как любовно называл Молотова сам Ильич.

Возможность заглянуть в мир мыслей, чувств (судя по высказываниям и поведению, спектр этих самых чувств не отличался богатством, даже более того, отжимал на крайнюю скудость — и это не выдумка, почитайте сами эти не то воспоминания, не то указания), идей этого выдающегося коммуниста (у него был билет № 5, у Сталина — № 2), предоставленная стараниями Чуева на протяжении 17 лет (он записал 140 бесед с ним), производит впечатление.

Из отношения Молотова к миру вне социализма и самому социализму прежде всего бросается в глаза абсолютная схематизация мира Лениным и ленинцами, то есть коммунистами. В этом пространстве нет человека, да и не может быть, — здесь господствуют линии, оси, пунктиры, фигуры. Это бездушный мир доктринеров.

Поражает их испепеляющая уверенность в праве распоряжаться судьбами людей, мира, человечества — ни на мгновение у них не возникают сомнения в подобном праве.

«Венгры? Мещане они глубокие, мещане…»

«Поляки тогда были еще хуже, чем сейчас…»

«Да, Аляску неплохо бы вернуть… Еще время, по-моему, не пришло таким задачам…» (Это из разных бесед Молотова.)

И сами они: жестокость, вымороженность человеческих чувств.

Из каждой строчки, каждой мысли выпирает классовый критерий подхода ко всему в обществе, деление на «красных» и «некрасных» — отсюда и моральная, правовая оценки: жить или не жить вот этому человеку, людям, государству. Это ограниченное представление о мире неизбежно приводит и к убогости восприятия всего окружающего, потрясающего сужения его до примитивных инстинктов «наш», «не наш» и безграничной уверенности в правоте лить кровь — вообще лить. Им, в их пространстве, не нужна и сама культура. Это настоящее царство нелюдей. Книга Чуева вдруг вываливает перед нами вождей в исподнем: такие, какие они есть. И это вызывает отвращение: кто же правил Россией? Получается, власть над ней захватила группа ограниченных маньяков, верящих только в свою утопию и готовых ради нее на любые злодейства, что они с успехом и творили многие десятилетия, и не без успеха творят и поныне, изрядно перекосив сознание народа.