Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Что, паскуда, не по нутру матросское угощение?!

Именно с того дня и прижилась разбитная революционная присказка: «Отправить в штаб к Духонину!» — то есть убить кого-то именем революции.

Матросы ринулись на поиски жены Духонина. А пощекотать лярву генеральскую.

Не нашли — Духонина молилась в храме.

А кого щекотать штыком — в городе и без нее доставало. Так что утешились «братишки».

Даешь революционную ставку!

«Генерал Духонин, как свидетельствует его предсмертная речь, не боялся расстрела — «солдатской смерти», — пишет вслед за расправой в Могилеве Юлий Айхенвальд, — он боялся только самосуда толпы, он не хотел, чтобы его превратили в «кусок мяса»… случилось именно то единственное, чего он боялся… К ужасам теперь все привыкли, ничему больше не удивляются нагни окоченелые души… Сухопутные матросы, убившие Духонина, продолжали издеваться и над бездыханным телом…

Действительно, когда с народа спадают вековые узы, привычка столетий, соскакивает тот железный обруч власти, который плотно смыкает тело единой государственности, то совершенно естественно, что наступает… разгул безудержных страстей…

И пока эти люди, более похожие на вещи, чем на людей, одушевленные и все-таки бездушные механизмы, творили свои разрушительные дела, живая жизнь страдала и гибла…»

Ночью труп генерала был ограблен: сняты сапоги, шинель, нижнее белье (никак рассчитывали, постирав, свести кровь). Мертвое тело таскали по вагону, в неживой рот заталкивали дымящиеся папиросы…

«На следующий день простой сосновый гроб с телом Духонина был поставлен в товарный вагон и прицеплен к киевскому поезду…» — отметил в воспоминаниях бывший царский генерал, родной брат «ленинского» Бонч-Бруевича — Михаил Дмитриевич, тот самый, что снабжал главного вождя большевиков секретными документами (переправлял их в Швейцарию), и тот, кто какое-то время стоял во главе военной контрразведки Российской империи, то бишь по долгу службы обязан был пресекать утечку секретной информации. А почитаешь воспоминания'Михаила Дмитриевича — патриот, правдолюбец…

Но и Николаю Васильевичу Крыленко Бог ниспослал «достойное» завершение дней. Станет Николай Васильевич при новой власти одним из организаторов суда и прокуратуры. С 1918 г. — член коллегии наркомюста РСФСР, с 1931-го — нарком юстиции РСФСР, а с 1936-го — нарком юстиции СССР. В 1938 г. будут Николая Васильевича пытать, позорить, и наконец сложит он голову как «заклятый враг народа». Набежит ему к тому черному дню пятьдесят три. Но уж Николая Васильевича Бог не вел за десницу. Как большевик, он сам ковал свою судьбу, презирая Бога, сатану и вообще всякие метафизические хреновины.

7 октября из Смоленска в Петроград приезжает Алексеев. Он избран в Российский предпарламент. Поэтому октябрьский переворот застает его в мятежной столице.

Своими единомышленниками генерал переодет в цивильное. Теперь он знает, что делать. 11 ноября первый генерал (самый первый среди всех) уже в Новочеркасске.

15 ноября Михаил Васильевич публикует обращение к офицерам: на Дон, время слов избыло! Здесь надлежит создать армию. Она возродит Россию, очистит от парши большевизма. Для генерала большевизм и германское нашествие — величины одного порядка. В революции Ленина он видит прежде всего предательство России, какое-то тяжкое заболевание от привнесенной извне инфекции. Чужеземная философия, нерусские имена, «германский вагон» (для генерала этот вагон — сущее пришествие дьявола, сама невероятность!), разрушение веры отцов — православия, — организация убийств по имущественному цензу, развращение души народа человеконенавистническими лозунгами, осмеяние святынь русской жизни… Генерал непреклонен: к оружию, русское офицерство и все, кому дорого Отечество! Настал наш час! Враг бросил вызов! Ждать и сносить беду больше нельзя! Россия в огне! К оружию, братья!

От этой даты — 15 ноября — и ведет хронологию белое движение.

Белый, синий, красный!..

Не комета, не чудеса затмения — во всю ширь над Россией… Огненный Крест. Да возродится святая Русь предков!

Три эскадрона текинцев и полк «георгиевцев» уже зимой, по снегу, пробиваются на юг. Путь среди враждебного населения изобилует лишениями. Что ни день — стрельба, рубка, заслоны… трупы. А эскадроны только за своим генералом. Пока за своим генералом…

Великий тотемный знак России — трупы.

Тотем — слово из языка индейского народа оджибве, означающее «его род». У каждой родовой группы — свой предмет (или живой организм), которому все поклоняются, это своего рода божество родовой группы или целого народа.

Надежды и оправдания всех свершений — трупы. Здесь на трупах расцветает жизнь. Нет ее без страданий и трупов.

Корнилов приказывает текинцам следовать без него, это облегчит им продвижение, а сам в солдатском, один, с подложными документами, продолжает странствие в белый стан.

Необъятный поток солдат с фронта разливается по России, и в этом потоке неприметный сухонький мужичонка, почти старик. И все богатство его — бело-сине-красный. Зело верует в эту игру цветов мужичонка, крестится на них, несет в сердце. А для пущей сохранности на груди, под солдатской истрепанной шинелью, — браунинг. Ну точь-в-точь как у Федорбвича, только тот держал свой за брючным ремнем. Прижмет его локтем искалеченной руки и продирается через толпу. И какой леший его гонит на юг?!

Нет, тут все понятно: великий тотемный знак Руси — трупы.

Мало их ей. Будет откупаться за новую веру еще добрых полвека. Сколько же народу ляжет! Стряхнет с себя, как вшей, десятки миллионов, вроде и не нужны ей. И всей этой погибели, муки не охватить разумом. Уж от одной смерти близкого существа человек каменеет, а тут на десятки миллионов! Одна чернота в глазах…

Приглядывается Лавр Георгиевич к соседям по вагону, чадит дешевой папироской, а то и махру тянет, угощается кипяточком, вспоминает фельдшера Мрняка и свои двадцать тысяч крон долга.

Может, будет так: вернет долг, а?..

Короста грязи и седоватая щетина на скуластом желтоватом лице генерала в солдатском трепаном барахлишке. Дозерился Богу Лавр Георгиевич. Верует в судьбу.

Обнаруживая офицеров в вагоне (как ни переодевайся, а чует мужик золотопогонника), солдаты выкидывали их на ходу: скатертью дорога, ваше благородие!.. И садили матом.

И это было счастье, поскольку чаще убивали (стукнут по башке — и готов). А как же, это офицерье виновато в крови и горькой жизни, это они гнали на убой под германца. Слово в слово повторяли мужики слова Ленина. Мудрость великих книг, выжимки из мировой культуры, опыт дискуссий воплощались в каждому понятные, до предела простые слова (вроде «грабь награбленное»). Уж куда проще!