Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Под первый советский Новый год Александр Федорович с превеликой осторожностью и бережением возвращается в Петроград, из Петрограда перебирается в Финляндию — у него паспорт шведского гражданина и надежный грим. По части изменения наружности и конспирации Александр Федорович не уступит самому Ленину.

В Финляндии Керенский скрывается в имении Франкенгейзера, а позже — в доме офицера Бойе. С началом революционных беспорядков в Финляндии Александр Федорович во второй раз проникает в Петроград, у него уже прочные и обширные связи с руководством эсеровской партии. Ни минуты не сомневается в скором крушении большевизма: да он этого Ленина знает как облупленного — тиран, должен от него отшатнуться народ, вот тут и подхватит он, Керенский, власть, и не подхватит, а вернет законному владельцу. Ведь ждет его Россия, чуток ошиблась с ним, пнув, но протрезвеет. У него свой расчет: еще маленько — и объестся народ ленинскими дарами. Посему он, Александр Керенский, в любой миг может понадобиться истории. А он уже все обдумал, вь'шосил. Не с пустыми руками примет власть…

О том Петрограде многие оставили воспоминания, вернемся к свидетельствам Шостаковского.

«В городе понемногу исчезали лошади, собаки, кошки, крысы, даже воробьи. Голод вымел из Петрограда мастеров и ремесленников, и интеллигенты стали заменять, и иногда с успехом, сапожников и портных, ювелиров и часовых дел мастеров, механиков и слесарей, пекарей и даже ресторанную прислугу…»

Зимы с 1918-го на 1919-й и с 1919-го на 1920-й оказались еще суровей, если подобное слово применимо, ибо это был ужас, мор, запустение из безмерного голода, холода, бандитизма и террора.

К тому времени «женевская» уродина окончательно встала на ноги. Это уже был взматеревший хищник, не ведающий колебаний, пощады и вообще каких-либо моральных ограничений.

ВЧК Ленина и Дзержинского постепенно замораживала мысль и волю России. Уже ледяной глыбой большевизма возвышалась над миром прежде сметливая, озорная, песенно-работная Русь…

С майским теплом 1918 г. Александр Федорович — в Москве (живет под фамилией Лебедев), а в июне уже с сербским паспортом на имя Милутина Марковича отправляется в Мурманск. Что-то происходит с народом и жаждой свободы. И вообще, это уже не борьба за демократию и не доброе старое подполье с филерами — почти каждого знал в лицо, — а сплошное хождение по крови.

Избави и оборони!

Паспорт для бегства Александру Федоровичу оформит мистер Локкарт.

«Итак, я взял сербский паспорт, которым заручился Керенский, поставил визу и приложил к своей подписи штампованную печать, которая должна была сойти за нашу официальную печать. В тот же вечер Керенский, переодетый сербским солдатом, отправился в Мурманск. Только через три дня, когда можно было быть уверенным в его безопасности, я телеграфировал в Лондон о своем поступке и руководивших мною мотивах. Я боялся, что у большевиков был ключ к нашему шифру».

20 июня 1918 г. Александр Федорович прибывает в Лондон на английском крейсере «Адмирал Об».

Был он, Александр Федорович, на одиннадцать лет младше Ленина и упокоился на девяностом году, невозможно далеко пережив всех вождей семнадцатого года, кроме, пожалуй, Василия Витальевича Шульгина. А ведь при всем шутовстве, позерстве и каком-то грошовом политиканстве был и в Александре Федоровиче кусочек правды, и что-то от России нашло в нем выражение.

А этот кусочек правды и не такой уж махонький, чтобы не заметить и втоптать в навоз. Пытался Александр Федорович вывести Россию к новой жизни меж двух берегов из огня…

«Прошло семь месяцев с тех пор, как я в последний раз видел Керенского, — писал Набоков в мае 1918 г., — но мне не стоит никакого труда вызвать в памяти его внешний облик… Его внешний вид — некоторая франтоватость… почти постоянно прищуренные глаза, неприятная улыбка, как-то особенно открыто обнажавшая верхний ряд зубов… Он был недурным оратором, порою даже очень ярким… При всем том настоящего, большого, общепризнанного успеха он никогда не имел. Никому бы не пришло в голову поставить его как оратора рядом с Маклаковым или Родичевым или сравнить его авторитет как парламентария с авторитетом Милюкова или Шингарева… При всей болезненной гипертрофии своего самомнения он не мог не сознавать, что между ним и Милюковым — дистанция огромного размера. Милюков вообще был несоизмерим с прочими своими товарищами по кабинету как умственная сила, как человек огромных, почти неисчерпаемых знаний и широкого ума…

С упомянутым сейчас болезненным тщеславием в Керенском соединялось еще одно неприятное свойство: актерство, любовь к позе и, вместе с тем, ко всякой пышности и помпе. Актерство его, я помню, проявлялось даже в тесном кругу Вр. правительства, где, казалось бы, оно было особенно бесполезно и нелепо…

«По-своему» он любил Родину — он в самом деле горел революционным пафосом, — и бывали случаи, когда из-под маски актера пробивалось подлинное чувство. Вспомним его речь о взбунтовавшихся рабах, его вопль отчаяния, когда он почуял ту пропасть, в которую влечет Россию разнузданная демагогия… Он органически не мог действовать прямо и смело, и, при всем его самомнении и самолюбии, у него не было той спокойной и непреклонной уверенности, которая свойственна действительно сильным людям…»

Небезыинтересны показания генерала Спиридовича [61] См.: Партия социалистов-революционеров и ее предшественники, 1886–1916. Пг., 1918. .

«Керенский, как социалист-революционер, был проведен в IV Государственную думу Центральным комитетом трудовой группы с условием, чтобы в Думе он вошел во фракцию трудовиков, что им и было выполнено. Находясь всегда в оппозиции к правительству и ведя с ним энергичную борьбу с думской трибуны, Керенский в годы войны начал бороться с правительством также и путем подпольным.

Звание депутата и даваемая им гарантия неприкосновенности способствовали успеху его подпольной деятельности и давали возможность отлично сочетать ее с работой легальной. Успех гласных выступлений и авторитет члена Думы содействовали популярности Керенского в рабочих и солдатских массах, где всякая революционная работа интеллигентным людям, не прикрытым неприкосновенностью депутата, во время войны являлась почти невозможной…»

12 июня 1970 г. в Москве, в Кремлевском Дворце съездов, состоялось собрание избирателей Бауманского избирательного округа по выборам в Совет Союза. С речью выступил генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев.

13 июня «Правда» напечатала речь Брежнева.

«Много внимания партия уделяла в истекшие годы развитию сельского хозяйства… никогда еще мы не производили столько зерна и других сельскохозяйственных продуктов…