Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Моя матушка пережила моего отца на неполных 34 года и все дни хранила великую преданность его памяти. В последний вечер (ей оставалось жить сутки) мы расставались навек, она шепнула мне горячо: «Положите рядом с отцом… обязательно!» И откинулась на подушки. Сердце уже прекращало свой бег.

Но на том кладбище свои законы: положить маму рядом с отцом не разрешили, только сжечь — и сунуть урну. Смысл отказа: «Нечего засорять Новодевичье кладбище».

Это лечь с мужем в могилу — «засорять»?!

Такая женская преданность вызывает не только глубочайшее уважение и поклонение, но и… горечь. В своей жизни я не знал ее — в той, которая была до 50 лет. Меня только предавали в том изнурительном труде, который я поставил целью во имя людей. Я знал одно предательство.

Никогда я не гнался за деньгами — сколько есть, столько и есть, лишь бы можно было работать. Нет, никогда я не писал ради денег и наживы.

Я весь ушел в работу и ничего не видел — только бы донести ношу, вот эти самые страницы книги. Я складывал их почти 30 лет. Не все получилось, как я хотел, но не об этом сейчас речь. И в этом надрывном труде я был предан и оболган бесконечное множество раз. Меня предавали, а для оправдания предательства, своих низменных побуждений плели подлости за моей спиной.

Я с особенной остротой памяти и болью склоняю голову перед мамой — женщиной, которая через все ужасы войны, голода, нужды, одиночества пронесла любовь и верность одному мужчине — моему отцу. Мама умерла 16 января 1987 г. Часто во сне я зову ее и вглядываюсь в бесконечно дорогие черты…

Как я был наивен, когда думал, что святость цели, служение святой цели свято и всем твоим близким. А мы жили по расходящимся направлениям: я — в углубленном постижении смысла трагедии своего народа, а они, кто носил мою фамилию, — в утробной, иждивенческой трате дней.

Прозрение не сломало меня.

Никогда не думайте, что ваша страсть и служение достойному смыслу святы для других. Теперь я знаю: чистое и святое дело не сделает чистой и светлой черную душу.

Родство по крови.

У меня две дочери. Других детей нет.

Алена Юрьевна — от первого брака. Я отрекся от нее. До смертного моего часа нет и не будет у меня с ней ничего общего.

Нет такого горя, зла, унижения, которые бы она не причинила мне. Я не видел ее с января 1989 г.

До многого в этой книге не дотянулись руки именно из-за ее ненависти ко мне.

Я вынужден назвать вещи своими именами. Это — мое завещание.

Высшее образование барон Врангель получил в Горном институте. С дипломом инженера поступил вольноопределяющимся в лейб-гвардии конный полк. В русско-японскую войну командует сотней Забайкальской казачьей дивизии.

Будущий советский маршал Шапошников учился в Академии Генерального штаба вместе с Врангелем.

… Врангель в академии вел знакомство только с гвардейцами и кое с кем из армейцев. Я не принадлежал к числу последних и никогда не здоровался с Врангелем. Высокого роста, худой, черный, он производил отталкивающее впечатление».

Однажды барон сжульничал на экзаменах, поставив в трудное положение своего товарища по курсу сотника казачьего Донского полка Герасимова.

«Когда закончился экзамен, в кулуарах собрался курс, и началось обсуждение поступка Врангеля. К сожалению, суда общества офицеров у нас в академии не было. По адресу гвардейца (то бишь Врангеля. — Ю. В.) говорили много нелестного. Идти к начальству с жалобой не позволяла офицерская этика… Поругались, поругались, и число бойкотирующих Врангеля, т. е. не здоровающихся с ним, увеличилось».

Барон «считался успешно окончившим дополнительный курс» и по выпуску ушел в лейб-гвардии конный полк. «Академия ему была нужна, чтобы скорее получить эскадрон и чин ротмистра гвардии, приравнивавшийся в случае ухода в армию к полковнику».

Тут уместно молвить несколько слов о самой академии.

Она основана в 1832 г. по предложению военного теоретика генерал-адъютанта Жомини (1779–1869). Перу Генриха Жомини принадлежал известный труд «Очерки истории военного искусства». Помните стихи Дениса Давыдова: «Жомини да Жомини, а об водке ни полслова!» Это был упрек гусарам.

Срок обучения в Академии Генерального штаба был определен в два года, но впоследствии введен дополнительный 8-месячный курс. В академию принимались офицеры в звании от поручика до штабс-капитана включительно. Начиная с 1879 г. количество офицеров на 1-м курсе составляло 100 человек, с годами это число увеличивалось. Перед первой мировой войной выпускалось около 50 офицеров в год (остальные отсеивались).

Академия помещалась на Суворовском проспекте в построенном для нее двухэтажном здании. Перед ним был разбит сквер с памятником павшим в боях офицерам Генерального штаба.

В 1909 г. Николаевскую Академию Генерального штаба переименовали в Императорскую Николаевскую военную академию.

Кстати, русскую историю до времен Александра Третьего накануне мировой войны в академии читал С. Ф. Платонов — не забыли о гонениях на него и Тарле при Сталине, ссылку и смерть в 1933 г.?..

Врангель участвует в самых первых боях и стычках мировой войны. Его эскадрон лейб-гвардии конного полка прорывается через позиции немецкой пехоты и захватывает батарею пушек. Граф Игнатьев в своих воспоминаниях рисует этот эпизод великой войны не без скрытой зависти.

Летом 1916 г. полковник Врангель ранен при атаке в конной кавалерийской лаве. Долечивается в Петрограде.

Зима с 1916 на 1917 г. застает Петра Николаевича командиром 1-го Нерчинского казачьего Наследника Цесаревича полка. Это большая честь — полк Наследника Цесаревича. Полк удостоен ее за выдающиеся боевые заслуги. Но ими полк прежде всего обязан своему блестящему командиру. Не только блестящему, но и бесстрашному, спокойно бесстрашному, без взведенности. Полк входит в состав Уссурийской конной дивизии (она сплошь казачья). Командует дивизией генерал А. М. Крымов. Врангель пишет о нем с уважением, называя лучшим из всей плеяды выпускников Академии Генерального штаба. Александр Михайлович — умный и дельный генерал с широким политическим кругозором. Он искренне стра-ждал за судьбу Отечества.

10 января 1917 г. полковник Врангель получает под командование 1-ю бригаду Уссурийской конной дивизии. Через несколько дней следует приказ о его производстве в генерал-майоры «за боевые отличия».

С тревогой Врангель встречает известие о Февральской революции.

«Это конец, это анархия», — заявляет он.

В своих воспоминаниях он воскрешает раздумья тех дней.

«…С падением Царя… пала сама идея власти; в понятии русского народа исчезли все связывающие его обязательства, при этом власть и эти обязательства не могли быть ничем соответствующим заменены».