Алексей Иванов - Тени тевтонов

Он не опознал в железяке старинный меч. Он вообще напрочь забыл о мече Сатаны и Винценте Клиховском с его страстями и проклятиями.

Людерс не отвечал и не прекращал дёргать железяку. Володя тоже взялся за неё и рванул на себя, а потом ещё раз и ещё. Наконец железяка выскочила из зажима. Людерс забрал её и бережно всунул за ремень под куртку.

Тоннель комплекса «HAST» был освещён жёлтыми и тусклыми лампами, но Володе казалось, что он выбрался из гиблых пещер на солнечный полдень. Володя щурился и озирался. Вот оно, логово гауляйтера. Никакого мрачного величия. Обычный подвал. Бетон, лужи, трубы, кабели и гнетущая тишина. А Людерс угрюмо косился на Володю и примерялся вонзить ему в спину меч.

Старый лоцман неотступно думал о погибшем танке.

Те «вервольфовцы» в танке — подлинные немцы. Бесстрашные львы Танненберга. Истинным их оружием была непобедимость Германии, а танк словно бы овеществил её, превратив силу человеческого духа в могучую бронемашину. Танк сражался в подземелье подобно крейсеру «Кёнигсберг» в дельте реки Руфиджи. А он, матрос Людерс, дезертировал с корабля. Что с ним стряслось? Он струсил? Постарел? Поглупел? Или разуверился?..

Нет, он ошибся. Господину гауляйтеру некогда было разбираться, и он просто арестовал дядюшку и племянницу. Хели испугалась — девчонка же, а Людерс будто заразился её страхом. Он бежал. Он привёл русских в убежище гауляйтера. Он бесконечно виноват. Величие танка в катакомбах открыло ему глаза. Там, на тёмной станции, он плакал от горечи, от невыносимости своего преступления. Германия — она ведь не с большевистскими оккупантами. Она — с несгибаемыми бойцами «Вервольфа». С упрямым гауляйтером, который не сдаётся даже сейчас. Но где же тот храбрый матрос с крейсера «Кёнигсберг»? Он отрёкся от своего командира. От капитана. От магистра. Будь он проклят!

За поворотом Людерс и Володя увидели на полу убитого мальчишку из Гитлерюгенда. «Вервольфовцы» никуда не унесли его, лишь аккуратно убрали с дороги. В выемке стены над мальчишкой громоздился штабель из ящиков с тротилом. Тонкий провод тянулся по тоннелю за угол — в генераторный отсек.

— Хельга! — закричал Володя.

Он потерял её только сутки назад, всего только сутки, но будто бы миновала уже тысяча лет, и он прошёл уже тысячу вёрст, и чем дальше была Хели, тем становилась ближе ему и дороже. Зигги забрал её грубо и внезапно, и для Володи тотчас включилось какое-то неудержимое движение жизни, точно выбили стопоры из-под колёс. Разлука решительно и быстро довершала то, к чему близость вела так пугливо и медленно: Володя чувствовал, что его душа и душа Хели, разделённые расстоянием и бетоном, тихо и неумолимо прорастают друг в друга, словно травы переплетаются корнями.

— Хельга! — снова крикнул Володя.

Где-то за углом протяжно заскрипели дверные петли.

У Хельги не хватило сил, чтобы откликнуться, но она сумела вытянуть рукоятку засова. Володя отбросил дверь и упал рядом с Хельгой на колени. Его каска, бренча, покатилась по бетонному полу тёмной кантины. Володя сгрёб Хельгу — лёгкую, будто из ниточек и паутинок, — и молча прижал к себе. Она опять была прячущимся зверёнышем. А он опять её нашёл.

— Я так ждала тебя, любимый Вольди… — прошелестела Хельга.

Володя содрогнулся. Хели словно бы зыбко мерцала, почти не существуя в этом мире. Мир был переполнен дивными богатствами — восходы, корабли, дети, облака, лошади, песни, куранты на старых башнях и запах дороги после дождя, — но ничего из этого Хели уже не достанется. Володе хотелось взвыть от ненависти и нежности, а Хели бледно улыбалась. Её счастье было хрупким и прозрачным, как первый лёд, и всё-таки было счастьем: оба её любимых человека прорвались за ней в подземелье! Значит, всё хорошо.

Людерс смотрел, как тонкие пальцы Хели цепляются за плечи русского солдата, точно за край обрыва над тёмной и страшной рекой, и не верил своим глазам, но всё было ошеломительно очевидно: его ненаглядная Хели, чистая и светлая девочка, полюбила русского!.. Варвара! Врага!

Когда она успела? Неужели за краткое время его отсутствия? Возможно ли такое?! Людерс ничего не знал про любовь. Он же моряк. Его женщины были из портовых борделей. Людерс жалел этих несчастных потаскушек и воспитывал Хели правильно: честь дороже, чем жизнь, и своё сердце женщина отдаёт только домашнему очагу, достойному мужу или Отечеству. Что же наделала его глупая Хели? Она ведь помнила уроки дядюшки!

Или же всё проще: она, конечно, помнила, но пренебрегла и долгом, и совестью! Дядя её избаловал, и она уступила соблазну. Предала Германию и фюрера. Предала тех немцев, что не согласились жить под властью врагов, сражались с русскими или бежали от них. Выходит, обер-лейтенант Киперт не лгал. Хели снюхалась с русским солдатом, и тот убил фон Дитца! А господин гауляйтер был прав, когда арестовал Людерсов. Но Хели погубила и дядюшку: обманула его, чтобы спастись, и вынудила предать господина гауляйтера!.. Хели, Хели, Хели!.. Ну как ты могла?! Ты сама себя обрекла!

Оружия у Людерса не было: этот русский отобрал у него автомат ещё на станции. Однако автомат был у Хельги. Он валялся на полу поодаль — в темноте. Людерс шагнул к оружию. Пока онемевшая душа ещё звенит, будто колокол, пока не пробудились сомнения, надо одной очередью прошить этих двоих, и пусть вместе провалятся из кантины в преисподнюю, где для них уже сложен костёр. Тяжесть автомата словно убеждала в правоте решения.

Очередь заколотилась по кантине сумасшедшим грохотом, но дугой ушла вбок: это русский вдруг очутился рядом — из ниоткуда, как дьявол, ударил по автомату и вцепился Людерсу в горло. Людерс выронил автомат, пытаясь отодрать лапы врага. Русский давил и давил; Людерс хрипел, задыхаясь; потом русский почему-то разжал хватку и отшвырнул старика. Людерс полетел на пол. Он не сомневался, что русский его добьёт.

А русский подхватил Хельгу на руки.

— Потерпи, любимая… — шептал он. — Я тебя в-вынесу…

С Хельгой на руках он качнулся к выходу из кантины и исчез. Он ничего не сказал Людерсу, будто Людерса больше не существовало.

Кашляя, Людерс на четвереньках пополз вслед за русским.

Пустой тоннель. Тусклые лампы. Бетонные стены. Трубы.

Людерс не желал, чтобы эти двое выжили. Они должны заплатить. За что? За всё. За поруганную веру старого лоцмана. За разрушенную Германию. За те мечты о величии, с которыми немцы вздымали свои знамёна. За унижения. За взорванный Танненберг. За горящий Кёнигсберг. За торпедированные суда. За беженцев, топтавших друг друга. За убитого фюрера. За город Пиллау.

Людерс поднял с пола провод — тот тянулся за угол и дальше, к ящикам с тротилом, что были заложены в стену тоннеля перед стальными воротами. Перебирая руками, Людерс подтащил пластмассовую коробочку взрывателя. Дрожащими пальцами открыл крышку. Вот две медные клеммы. Но ключа на них нет. Что ж, замкнуть цепь можно не только ключом.