Алексей Иванов - Тени тевтонов

Он задремал.

И сквозь одну реальность зыбко проступила другая, которая, возможно, располагалась где-то на полпути к истине. Клиховский узнал свой Гданьск — или, если угодно, Данциг. Небо над ним в густом дыму; из дыма вываливаются русские бомбардировщики, проносятся над черепичными крышами и улетают обратно в тёмный дым. Взбаламученная и замусоренная Мотлава, из которой торчат мачты и трубы затопленных судов, взметаются водяные столбы от упавших бомб. На одном берегу реки тесный строй фигурных домов разорван провалами разрушений, а в тех зданиях, что ещё стоят, выбиты окна и обломаны фронтоны. На другом берегу пылают старинные высоченные амбары-шпайхеры.

Сдвоенная башня Журава лишилась бревенчатого клюва и зоба: доброму чудищу выжгли его ганзейское лицо. И всё вокруг в полном беззвучии. Точнее, в тишине играет пластинка на патефоне: «Лили Марлен», а что ещё?.. А посреди этой гекатомбы — летнее кафе под полотняным навесом, и он, Винцент Клиховский, сидит за столиком с кружкой хеля, а напротив — профессор Козловский, и официант в белой рубашке и с чёрной бабочкой ставит перед дядей Леосем другую кружку с хелем. И в своём странном сне Винцент уже всё знает о событиях, произошедших в катакомбах Пиллау.

— А ведь ты был одним из лучших студентов, Вицек, — с печалью говорит дядя Леось. — Тебе всё было дано. Почему же ты провалил экзамен?

— Я не понимаю! — отвечает Клиховский. — Я не понимаю!..

— Да, ты ничего не понимаешь, — кивает дядя Леось. — Начнём с того, что ты забыл важного героя из этого сюжета. Зиггона.

— Зиггона? — изумляется Клиховский.

— Каетан спас его от зубра, а зиггон потом задержал Каетана и тем самым не позволил забрать Лигуэт у магистра или Рето, когда эти немцы обессилели на мосту. А ты в Лохштедте стащил с мины того литовца — Пакарклиса. И он тоже задержал тебя, не отдавая пропуск в Шведскую цитадель.

— Разве пара часов промедления что-то изменила бы?

— Безусловно, Вицек. Ты бы сразу отнял меч у Людерса — ещё на входе в комплекс «HAST». И Людерс не убил бы этих несчастных молодых людей. Ему нечем было бы замкнуть контакты на взрывателе.

— Людерс — это Рето фон Тиендорф? Да?

— Увы, да, — соглашается Козловский. — Ты искал подобие не в том, в чём следовало. Какая разница, молод он или стар? Он всё равно любил суккуба — Хельгу. Их обоих бросили в темницу. Чтобы спасти суккуба, Людерс бежал и Лигуэтом открыл врагам дверь в убежище. Тут всё очевидно, Вицек.

Клиховскому кажется, что его хлещут по лицу.

— А кем же являлся русский солдат? — глухо спрашивает он.

Круглые очки Козловского блестят отсветом горящих шпайхеров.

— Ты забыл, что такое любовь, Вицек. Русский солдат и немецкая девушка полюбили друг друга. Они действовали заодно. Вдвоём они и стали суккубом.

Клиховский молчит, поражённый.

— Ты помнил о двойственной природе суккуба, — продолжает Козловский, — и решил, что девочка, переодевшаяся мальчиком, и есть суккуб. Вицек, она поменяла одежду, а не природу. Сигельда была с армариусом Рето, как Хельга — с дядюшкой, а Сигельд — с Каетаном, как русский солдат — с тобой. Червонка воспылал страстью к Сигельде, как русская контрразведчица — к солдату Володе. Это всё происходило перед твоими глазами. Ты видел, но не понимал. Сигельда и Сигельд — одно существо. Солдат и его девушка тоже едины, они слиты нераздельно своей любовью!.. Вицек, кто из нас двоих человек?

— А ты уже не человек, дядя Леось? — зло говорит Клиховский.

— Я предатель, — беспощадно усмехается Козловский. — И я давно мёртв. Для тебя я — Бафомет. Ты должен был почуять это ещё при первой встрече.

Клиховский стискивает кулаки.

— Но ты ничего не почуял, Вицек. Ты обманул мои надежды. Ты подвёл своих сыновей. Ты погубил смелого юношу и славную девушку.

— Как я мог распознать этих двоих?! — не выдерживает обвинений Винцент. — Суккуб — демон, а эти двое — обычные мальчишка и девчонка!

— Учись видеть суть! — жёстко отвечает Козловский. — Люди и демоны — только сюжеты! Меч Людерса — просто железяка! Анастифонты — фанатики! Твоё проклятие — твоя глупость, а не мой умысел! Дело не в чудесах!

Пластинка доигрывает до конца. Не беспокоя гостей, официант аккуратно подкручивает ручку патефона и снова включает ту же песню.

…Клиховский на миг очнулся и сообразил, что лежит на палубе «Святого Адальберта» и спит, а «Лили Марлен» звучит вовсе не из патефона в кафе под Журавом, её выдувает из губной гармошки какой-то пассажир, сидящий на крышке трюма, и потрёпанные люди вокруг тихонько подпевают, как умеют:

…И опять — кафе, опять — погибающий под бомбёжкой Данциг, горящие шпайхеры, краснокирпичная громада Журава и дядя Леось в круглых очках.

— Мы вечно обречены на бедствия? — спрашивает Клиховский.

— Творец у нас у всех — Он. — Бафомет указывает пальцем в дымное небо с пикирующими бомбардировщиками. — А я только Его подражатель. Поэтому в первый раз — от Него, а я лишь повторяю, и не более.

Клиховский закрыл лицо ладонями.

— Я не знаю, добро или зло творит Тот, Кого я не хочу называть, — говорит Бафомет. — Но повторение — всегда зло. Я же дьявол. Когда вы идёте вперёд, идёте к Нему. Когда назад — ко мне. А направление есть мера вашего разума. И ты оказался глупым, мой друг, и привёл всех в прошлое. Но тебя мне не жалко. А вот тех двоих, солдата и его девушку, жалко. Даже мне — дьяволу.

И в кафе под Журавом крутилась пластинка на патефоне, и девушка пела вечную песню своего умолкшего солдата: