Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

В библиотеке у меня хранится довольно толстая книга под названием «Кто правит Россией?» и с красноречивым подзаголовком: «Большевистский партийно-правительственный аппарат и «сталинизм». Историко-догматический анализ». Появление на свет этой книги в берлинском издательстве «Парабола» совпало с приходом к власти Гитлера. Тоже, знаете ли, этакий завиток истории, капризец…

Данный «Историко-догматический анализ» я получил в подарок от внука Ворошилова. В 1963 г. я оказался на дне рождения у Климента Ефремовича. Ему исполнилось 82 года. Приглашенных было на удивление мало: только три художника — Ф. А. Модоров, Е. А. Кацман и Д. А. Налбандян — и я, профессиональный атлет. Возможно, но не ручаюсь, был приглашен и А. М. Герасимов. А может, все дело в отменном натюрморте его кисти, который висел во всю стену напротив меня в столовой: Словом, собрался узкий круг старых знакомых (я, разумеется, не в счет), вернее, обожателей Климента Ефремовича, ветерана и долгожителя революции. Сам он был крепок, подвижен, но нестерпимо глух. Все кричали ему в ухо — иначе он не слышал. Естественно, присутствовали близкие Ворошилова. Выделялась его невестка — умом и какой-то общей незаурядностью, — однако в ней отчетливо ощущалась душевная надломленность. После, показывая мне дом, она откинула подушку в спальне: там лежал пистолет.

Что изумило меня — так это первый тост. Его с привычкой опытного тамады поднялся произнести Дмитрий Аркадьевич Налбандян. Не успел он добраться до здравицы в честь новорожденного, как решительно поднялся Ворошилов.

К тому времени он основательно усох, но сохранял крепость и стать. Привлекал внимание румянец. Временами он казался гримом — настолько был ярок и густ. Движения Ворошилова отличала энергия.

Усадив жестом Налбандяна, Ворошилов торопливо, но с пафосом и одновременно с какой-то мольбой (ему тогда на съездах партии очень доставалось от Хрущева) провозгласил тост за «дорогого Никиту Сергеевича». Последовало перечисление титулов и партийно-государственных заслуг Хрущева.

Я притих: как так, ведь это день рождения Ворошилова? И первый тост спокон веку провозглашают за новорожденного?!

По-моему, не только я ощутил неловкость.

Степень вышколенности, униженности, даже страха (а вдруг всего лишат!) перед высшей властью, венчающей пирамиду всей власти вообще, — черта, уже составляющая суть этого типа людей. Это я накрепко уяснил в тот вечер. Все они, даже первые сановники, всего лишь пешки и холуи. Другие наверх не проходят. Другие отбраковываются еще на самых ранних ступенях службы. И в первые, если они даже талантливы, проходят те, кто умеет продавать себя, умеет вместе с икрой и маслом намазывать на хлеб унижение, оскорбление, понукания — и все это глотать с благодарной улыбкой. Другой дороги к власти нет, не существует.

Мужчины пили водку. Климент Ефремович тоже было потянулся к графинчику, но невестка и порученец маршала (пожилой обходительный человек в штатском) мягко, но властно пресекли это поползновение, налив шампанского. Климент Ефремович поерзал, не соглашаясь, но повиновался, хотя после еще пытался овладеть графинчиком. Все молча и серьезно смотрели на эту и подобные сцены.

В столовой было чинно, белоснежно-хрустально и просторно. Ворошиловы занимали усадьбу, принадлежавшую старинному дворянскому роду (по роману Льва Толстого «Воскресение» — Нехлюдовым). Старый дом, описанный в романе, не так давно сгорел. Рассыпалась в пепел и редчайшая библиотека. Новый двухэтажный особняк походил на районный дом культуры. Когда мы приехали, порошил снег. У входа с колоннами топталось несколько краснолицых «гэбэшников» в полушубках и с овчаркой на поводу. Они непрерывно сновали вдоль многокилометрового забора. Тогда еще не было телесторожей и прочей электронной сигнализации.

После официального ужина Климент Ефремович выразил желание посмотреть фильм. Кинозал представлял собой большую комнату с десятком-другим кресел. Умственные способности старого маршала и недавнего Председателя Президиума Верховного Совета СССР уже пребывали в упадке, и ему подготовили фильм о мангустах — зверьках, которые охотятся за змеями. Климент Ефремович смотрел фильм с интересом, отпуская громкие замечания.

После домашние объяснили, что недавно Климент Ефремович перенес тяжелый грипп и внезапно сдал.

Когда все пошли пить чай, меня подхватил под руку внук Ворошилова (если это был внук). Молодой человек был нетрезв, чувствовалось, что это — его обычное состояние. Мы поднялись на второй этаж. По коридору высились темные книжные шкафы. Я питаю слабость к книгам. Внук Ворошилова услышал это от меня и решил показать библиотеку деда. Там хранились сокровища, но до книжных сокровищ сгоревшей библиотеки Пономаренко им было далеко. Да и сам Пономаренко… он знал каждую книгу и мог о ней увлекательно рассказать.

Внук нагнулся к самому полу и быстро достал несколько книг. Среди них крамольно-кричащим заголовком привлекала внимание книга некоего Александрова «Кто правит Россией?». Как я тут же определил, она даже не была разрезана. А с другой стороны, зачем разрезать? Тут, в этом доме, вопрос на обложке книги был излишен.

— Да берите, — сказал внук Ворошилова о книгах. — Да не нужны они нам.

Им были не нужны, а мне — очень, даже более того.

«Историко-догматический анализ» вплотную подвел меня к пересмотру привычных (догматических) представлений, но кто такой Александров, я не мог установить. Когда я много лет спустя рассказал Наталье Алексеевне об этом самом «анализе» из своей библиотеки и чем я ему обязан, Наталья Алексеевна пояснила, что Александров — псевдоним Николаевского Бориса Ивановича.

Борис Иванович издавал «Социалистический вестник». Не может быть грамотного анализа большевизма без досконального изучения этого вестника. Он не содержит, а источает исключительные по важности сведения.

Приведу лишь ничтожную часть их из сборников № 1 за 1964 г. и 1— 2 за 1965 г. как имеющих непосредственное отношение к данной книге.

И сразу перед нами начинает маячить знакомая фигура Ганец-кого (Фюрстенберга). Оказывается, после Октябрьского переворота и до смерти главного вождя Яков Станиславович Ганецкий заведовал партийной кассой, «не официальной, которой распоряжался ЦК партии, и не правительственной… а секретной партийной кассой, которая была в личном распоряжении Ленина и которой он распоряжался единолично, по своему усмотрению, ни перед кем не отчитываясь…»

При организации III Коммунистического Интернационала возникла надобность в надежных людях на Западе. Главным врагом Ленин считал социалистические партии Запада. Коминтерн должен был взорвать их изнутри, лишить влияния и, разумеется, взрастить свои коммунистические партии, которые беспрекословно подчинялись бы одному центру — Москве. Только в единстве общих усилий залог победы над могучим, но бестолково-неорганизованным капиталистическим обществом. В Ленине проглядывало это презрение к сытой аморфности буржуазного строя, неспособности к борьбе с марксистскими революционными партиями, отсутствию в нем заостренности действий, гранитной решимости и последовательности, неослабной энергии в преследовании и подавлении враждебных организаций — как раз всего того, что создал он в РСФСР и самым ярким олицетворением чего явились ВЧК-ОГПУ.