Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

Принято воззвание «Против палачей Венгрии»:

«…Сдавленная со всех сторон, с перебитыми руками и ногами, Советская Венгрия умерла в страшных муках на Голгофе контрреволюции, чтобы воскреснуть вновь, как только мы ей поможем…»

Мы ей и помогли в 1945-м стать советской, а после «спасли» в 1956-м.

«В час, когда до вас доносится хруст костей погибающего пролетариата Венгрии, вы обязаны поднять свой голос и остановить преступную руку буржуазных палачей, которые сдирают кожу с живых, заставляют есть человеческий кал, насилуют женщин и распарывают животы коммунисткам!» (Кстати, здесь изложена будущая программа «женевского» страшилища по отношению к народам России, в том числе и коммунисткам.)

«Поднимайтесь все на борьбу против палачей Венгрии!

Пускайте в ход все средства этой борьбы!.. [113] Вот оно, ленинское, уже появляется: все средства хороши! Очень скоро это обернется абсолютной вседозволенностью.

Рабочие! Своим равнодушием вы сами становитесь помощниками палачей!..

Советская Венгрия умерла. Да здравствует Советская Венгрия!»

В 1945-м Венгрия наконец опять стала советской; спустя одиннадцать лет она в ужасе поднялась против ленинского карательнопринудительного устройства жизни. Но что она против бронированной мощи огромного военизированного государства, считающего своим первородным назначением искоренение капитализма? Таков завет его пророка — Ленина…

Принято и воззвание «К пролетариям и пролетаркам всех стран»:

«Второй всемирный конгресс Коммунистического Интернационала собирается в момент, когда под мощными ударами Красной Армии русских рабочих и крестьян падает белогвардейская Польша, твердыня капиталистической мировой реакции. То, чего пламенно желали все революционные рабочие и работницы всего мира, свершилось…

Долой белогвардейскую Польшу!

Долой интервенцию!

Да здравствует Советская Польша!»

По всей РСФСР клеили плакаты: жалкий крестьянин уперся в плуг, за его спиной дюжий дядя с плетью. Плакат обрамляли слова:

«Крестьянин! Польский помещик хочет сделать тебя РАБОМ. Не бывать этому!»

Это означало лишь одно: разрушение польского государства и образование на его развалинах советской Польши.

Это не удалось тогда, в 1920-м, — удалось после разгрома фашистской Германии. Чем завершилось создание советской Польши, мир убедился спустя три десятилетия после сорок пятого года — распад польской государственности и беспримерный экономический хаос.

Железная хватка ленинизма…

Все посылки Ленина определяла огнедышащая ненависть к капитализму. Вся беспримерная жестокость нового строя замешивалась на этом праве ненавидеть все вне нас (что несет клейма «неленинский», «непролетарский», «несоветский» или просто «не наш»)…

Новый класс господ оформляется за спиной Ленина уже при его жизни. Но какой же рост этот класс даст после заточения в мраморный куб своего кумира! Казалось, это не часть того же народа, а орда завоевателей, жестоких проконсулов, алчная и беспощадная.

Айхенвальда настораживает догмат большевиков об интернационализме. Пожалуй, никто и нигде не подвергал его такому точному и честному анализу. Ведь не след забывать — написаны эти слова в 1918 г. — не в годы, когда все стали «крепки задним умом». Еще все было неясно, смутно, неопределенно. Великий эксперимент Ленина вызывал не только осуждение, но и глубочайший интерес, что уже являлось, по сути, одобрением.

«Формула, в силу которой «у пролетария нет отечества», грешит против самой элементарной психологии, даже физиологии. Отечества и его преимущественности из души не исторгнешь; пролетарии всех стран не соединятся никогда, потому что их всегда будет отделять друг от друга предпочтительное чувство каждого к своейстране, исключительная любовь к своейматери. Интернационал не соответствует законам… души. Народное в нас стихийно, международное — искусственно. Сколько бы ни было в национализме отрицательных черт, он корни имеет в самой природе. И бороться надо только со злоупотреблениями национализма, с тем, что есть в нем дикого и зоологического, но не с его сущностью…»

Чудновский укреплял свою волю цитатами, выхваченными из книг о Великой французской революции 1789–1794 гг.:

«Уничтожая негодяев, мы тем самым защищаем жизнь целых поколений свободных людей…

Встречаются люди, одержимые ложной и варварской чувствительностью; наши же чувства целиком принадлежат революции».

Из этих книг председатель губчека вынес особое уважение к Робеспьеру. Он твердо усвоил мнение современников о вожде якобинцев: «Молчание и тайна были его великой силой. Другой силой было для него шпионство. Он считался мастером этого дела…»

С гордостью шептал Чудновский: «Неподкупный…»

Точную характеристику семеновщине дал Будберг:

«…Адмирал ответил (ему, Будбергу. — Ю. В.), что он давно уже начал эту борьбу (с атаманщиной. — Ю. В.), но он бессилен что-либо сделать с Семеновым, ибо последнего поддерживают японцы, а союзники решительно отказались вмешаться в это дело и помочь адмиралу; при этом Колчак подчеркнул, что за Семенова заступаются не только японские военные представители, но и японское правительство…

Я вновь доложил адмиралу свое убеждение в необходимости раз навсегда разрешить атаманский вопрос и высказал свой взгляд, что единственным исходом будет официальное обращение ко всем союзникам с протестом против поведения Японии, поддерживающей явного бунтовщика, не признающего власти омского правительства, подрывающего ее авторитет и насаждающего своими насилиями и безобразиями ненависть к правительству и сочувствие к большевикам…

Между тем по всему чувствуешь, что этот человек (Колчак. — Ю. В.) остро и болезненно жаждет всего хорошего и готов на все, чтобы этому содействовать…»

На допросе 30 января адмирал ответит Алексеевскому:

«…Самая цель и характер интервенции носили глубоко оскорбительный характер — это не было помощью России. Все это выставлялось как помощь чехам, их благополучному возвращению, и в связи с этим все получало глубоко оскорбительный и глубоко тяжелый характер для русских. Вся интервенция мне представлялась в форме установления чужого влияния на Дальнем Востоке(выделено мною. — Ю. В.)».

Алексеевский задаст вопрос:

«А участие чехов в русской политической вооруженной Гражданской войне вы не считали интервенцией союзников?»

«Нет, — объяснит адмирал, — я считал, что чехи стоят совершенно особо. Прежде всего, для меня было совершенно ясно, что чехи были поставлены в необходимость этой борьбы для того, чтобы выбраться из России. Я на чехов смотрел совершенно другими глазами, я их отделял от тех союзников, которые пришли извне».