Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

Император повернулся ко мне:

— Ну, Клавдия, вот твой победитель. Он поступит, как ты скажешь.

Возбуждение толпы дошл о до предела. Многие на трибунах уже решили судьбу Аристона: опустили большой палец вниз.

— Не тяни кота за хвост! Дай народу, чего он хочет, — еще один труп, — подговаривала меня Ливия.

— Действительно, может, сделаешь ему одолжение? Он больше мертв, чем жив, — согласился отец.

В этот момент поверженный гладиатор приоткрыл глаза. Хотя ни один мускул не дрогнул на залитом кровью лице, я почувствовала мольбу о пощаде. Он хотел жить. Сердце рвалось из груди, когда я чувствовала, что взгляды всего стадиона обращены на меня. Застенчиво улыбаясь, я подняла руку — большой палец вверх. Тиберий кивнул и рядом с моим поднял свой большой палец.

На пиру, устроенном у императора после гладиаторских игр, ко мне относились как к героине, по крайней мере члены нашей семьи. Агриппина и Германик представили меня своим друзьям. Понятно, что наиболее известные люди в Риме любили и уважали их, поскольку чете предстояло занять трон. Как ни приятно было находиться в лучах их славы, я ускользнула от моих именитых родственников, когда разговор зашел о людях и местах, мне не известных, а шуток я не понимала.

Некоторое время я бродила по дворцу, упиваясь окружавшим меня великолепием. Сотни ламп мерцали на стенах и столах, освещая элегантных женщин в римских туниках, экзотических восточных платьях, с прическами в виде пирамид, башен или с заплетенными в волосах цветами. Мужчины тоже по красоте и богатству нарядов не уступали женщинам: на одних надеты тоги с широкой каймой по краю, на других — яркие туники и сандалии с золотыми полумесяцами.

Тиберий из прихоти пригласил и Голтана. Я разыскивала его среди гостей и вдруг увидела в кругу новых почитателей. Он сидел на одной кушетке с женщиной. Она тесно прижималась к гладиатору, ее длинные золотистые волосы ниспадали ему на грудь. Я и не думала, что он заметит меня.

Поодаль я увидела Друза и Нерона. Они завороженно смотрели на двух нубийских полуобнаженных танцовщиц. Я прошла не замеченная ими. Марцелла с раскрасневшимся от возбуждения лицом играла с Калигулой в ладоши. Друзилла и Юлия играли в прятки в зале и помахали мне, приглашая присоединиться.

Никто не обращал на детей ни малейшего внимания, но нам бросалось в глаза то, с чем сталкиваешься впервые. Я неоднократно задумывалась, почему взрослые ставят себя в такое глупое положение. Меня это поражало и забавляло. Я раньше никогда не видела взрослых людей голыми — настоящих взрослых, а не танцовщиц. Часто мы держались за животы от смеха. Вскоре пришла служанка, чтобы увести нас.

Она была небольшого роста и полная, нет, не пухленькая, как обычные рабыни при дворе, и не такая уверенная в себе.

— Где Марцелла и Калигула? — встревоженно спросила рабыня. Она обвела маленькими сощуренными глазами комнату, где собралось много гостей.

— Какое это имеет значение? — огрызнулась я, недовольная ее появлением.

— Ваша мама приказала мне найти всех вас и уложить спать, — робко сказала рабыня. — Она будет сердиться.

Что это маме пришло в голову? Еще не поздно. Стараясь походить на взрослую женщину, я уверенно произнесла:

— Не беспокойся! Марцелла и Калигула уже не дети, чтобы без йяньки лечь спать.

— Почему бы тебе сначала не поискать их, а потом прийти за нами? — предложила Друзилла.

Рабыня явно не хотела испытывать судьбу. Переваливаясь с боку на бок, как утка, она повела нас по длинному коридору, стены его были инкрустированы агатом и лазуритом. Юлию и Друзиллу отвели в комнаты, где их дожидались слуги. Я пожелала спокойной ночи кузинам и пошла дальше за рабыней. В коридоре эхом разносился стук наших сандалий по мраморному полу, а свет от лампы в ее руках отбрасывал тени на мозаичные стены. Казалось, прошла вечность, прежде чем мы добрались до маленькой, почти без мебели комнаты, предназначенной Марцелле и мне. По крайней мере там стояли две кушетки. Я отпустила рабыню и устроилась на одной из них. Вспомнив, как сверкали искры восторга в глазах Марцеллы, я подумала, где она сейчас.

Когда я наконец уснула, мне начал сниться странный, тревожный сон. Я опускалась все ниже и ниже в таинственный мир, где рыдали какие-то непонятные люди. Кто они? По кому они так убиваются? По мне? Да, по мне, но что я такого сделала? Почему эти призрачные создания отвернулись от меня? Дышать тяжело. Я ловлю ртом воздух, задыхаюсь. Рыдающие люди медленно исчезли. Стало почти темно, горит только одна маленькая свеча. Она отбрасывает зловещие, уродливые тени на шершавые стены. Огонек дрожит, едва теплится. Вот и он погас. Темень, хоть глаза выколи. Я в ловушке. Я отчаянно пытаюсь освободиться, кричу и царапаю влажные, липкие стены. Никто меня не слышит, никто не идет мне на помощь. Потом осознаю, что это не я билась в ужасном склепе, а Марцелла. Во мраке, всеми покинутая, в полном одиночестве.

Меня разбудил мой собственный крик. Солнечный свет струился в небольшое окно. Я посмотрела на кушетку Марцеллы. Она пуста, постель даже не помята. Я похолодела. Только я встала, как дверь распахнулась. Сестра вбежала в комнату — волосы растрепанные, глаза покрасневшие от слез. В ушах эхом отозвались беспечные слова, сказанные мной накануне вечером. Едва сдерживая рыдания, она начала сбивчиво рассказывать о произошедшем.

— Это ужасно! — говорила Марцелла. — К нам вошла бабушка Калигулы. Она застала нас. Она стояла у кушетки с двумя громадными охранниками, которые ходят за ней по пятам. Теперь весь дворец будет знать. Мама сказала, что я погубила себя. Императрица назвала меня шлюхой. Она ненавидит меня и всю нашу семью. Ливия обвинила во всем меня. Но это не так. Калигула несколько месяцев увивался за мной.

— Калигула? — Я с удивлением уставилась на Марцеллу. — Зачем ты пошла с этим глупым мальчишкой? А из-за чего разгорелся сыр-бор? Мы же всегда спали со своими двоюродными братьями. И что тут такого, если ты спала с Калигулой?

— Мы не спали.

Я поняла не сразу, может быть, я не хотела понимать.

Вы занимались этим? Ты позволила Калигуле... Марцелла! Какая гадость!

— Это не гадость! — Марцелла хихикнула сквозь слезы. — Это даже...

Меня передернуло:

— Никто не посмеет сделать со мной ничего подобного! Пусть только попробует!

Марцелла вздохнула. На ее лице появилось ненавистное мне выражение превосходства.

— Что ты понимаешь! Ты еще ребенок.

— Ты старше меня всего на два года, — напомнила я.

Она снова вздохнула:

— Они-то как раз и имеют значение. — Марцелла ополоснула лицо водой из кувшина. — Ох, сестренка! Что теперь со мной сделают?