Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

Меня бросило в дрожь. Бедный Пилат, будто ему не о чем больше беспокоиться. О Исида! Что, если бы так поступили с нашей дорогой дочерью? Нет, не надо думать об этом.

Рахиль показала знаком, чтобы мне приготовили ванну.

— Тем, что произошло с господином Сеяном, не исчерпываются новости за время вашего отсутствия.

— Пожалуйста, избавь меня.

Я заметила тревогу на лице Рахили.

— Это касается госпожи Мириам.

Я затаила дыхание.

— Ладно, говори.

— Она вечером трижды приходила во дворец и спрашивала вас. Когда она появилась в последний раз, у нее слезы лились ручьем.

— Странно. — Мне не хотелось даже думать, что это могло значить. Но почему-то мне стало страшно. — Что Мириам хотела от меня? — выразила я вслух свое удивление. — Почти неделю назад я видела, как она ехала с Иисусом по иерусалимской дороге. По ее виду я бы сказала, что это самая счастливая женщина на свете.

— Тогда сейчас вы ее не узнали бы, — с грустью сказала Рахиль; — Иисуса арестовали. Это все козни Каиафы, — продолжала рассказывать она, снимая с меня одежду. — Он и другие первосвященники решили избавиться от Иисуса.

Вздохнув, я опустилась в ванну. Теплая вода с ароматическими маслами, казалось, проникала во все поры.

— Какой в этом смысл? — удивилась я. — Зачем этим всесильным священникам придавать какое-то значение Иисусу? Он всего лишь странствующий раввин, у которого ничего нет и которому ничего не нужно.

— Я не знаю, — пожала плечами Рахиль. — Иисуса трудно понять. Люди сердятся на него, потому что он сбивает их с толку. Не успел он войти в Иерусалим, как фарисеи и иродиане стали допытываться у него: «Правильно ли платить налоги кесарю или нет?»

— О Исида! На этот вопрос нет верного ответа.

— Действительно, нет, — согласилась Рахиль. — Они хотели подловить Иисуса на слове.

— Все ясно. Если он скажет «да», то потеряет таких зелотов, как Симон и Иуда, которые верили, что он рожден для борьбы за их дело. А если он скажет «нет», то Пилат может арестовать его. Я думаю, именно поэтому он и оказался в тюрьме.

— Нет, Иисус поступил умнее. Он попросил монету, и ему дали динарий. Держа ее вверх стороной с изображением Тиберия, он сказал: «Отдайте кесарю кесарево». Потом, повернув ее другой стороной, он сказал им: «Отдайте Богу Богово».

Я приподнялась в ванне, почувствовав себя немного лучше.

— Замечательно! — воскликнула я. — Это так похоже на него. Заплатите налоги. Они ничего не значат. А его царство, царство любви и равенства, — не от мира сего.

— Замечательно, но не с точки зрения зелота,— поправила меня Рахиль. — Иисус сделал все, что они от него ожидали, исполнил каждое из древних пророчеств, даже вошел в Иерусалим как истинный мессия, каким они его считали. Но потом, когда предводители зелотов позвали его вести их на битву, он осудил их дело перед половиной города.

О Исида! Если зелоты отринут Иисуса как мессию, воспользуются ли они им как мучеником? Прежде чем я успела высказать свои опасения, Рахиль продолжила:

— Складывается впечатление, что Иисус хочет взбудоражить всех. Два дня назад он наделал много шума в Храме. Об этом только и говорят в городе.

Я откинула назад голову, закрыла глаза, а Рахиль стала намыливать волосы.

— В Храме? Как странно! Ты была там?

— Да, я проходила мимо и услышала гомон во дворе. Сначала я подумала, что люди, как обычно, устроили там давку, покупая жертвенных животных и птиц. Голубей, цена которым несколько грошей, торговцы продавали в двадцать раз дороже. Вдруг откуда ни возьмись появился Иисус и начал выгонять торговцев, переворачивать их клетки. Во все стороны разбежались ягнята, разлетелись голуби, Потом он выгнал из Храма менял.

— Не может быть! — в изумлении воскликнула я. Менялы — это же кровь Храма, самого Иерусалима. Никто, в том числе Пилат, не посягал на них. Это при том, что даже нищий, чтобы получить место в Храме, обязан был какую-то толику отдавать Синедриону. Естественно, Каиафа не захотел мириться с тем, что какой-то выскочка устраивает разгон его менял.

Рахиль в недоумении покачала головой:

— Иисус потребовал, чтобы менялы убрались из дома его отца. Вы только представьте себе: назвать Храм домом его отца.

Я вспомнила наш разговор с Иисусом на свадьбе и его упоминание об авве — отце.

— Он верит в это, — сказала я ей.

— Каиафа пришел в ярость.

— Могу себе представить. А что мой муж? Как Пилат относится ко всему этому?

— Начальник стражи сказал мне, что господина больше беспокоит другой преступник, тот, которого доставили сюда из Сепфо-ры, чтобы распять.

— Варавва?

— Да, он самый, — кивнула Рахиль.

— Вероятно, Мириам приходила попросить меня, чтобы я ходатайствовала об Иисусе.

Рахиль с испугом посмотрела на меня:

— Если господин узнает, что вы имеете отношение к Иисусу и Мириам...

Тревога и бессилие овладели мной.

— Я безумно устала и не смогу разговаривать сегодня с Пилатом. Держать себя как ни в чем не бывало, после того что произошло...

— Да, вам нужно немного отдохнуть, — сказала Рахиль, помогая мне выйти из ванны. Она начала вытирать мои волосы. — Господин захочет увидеть вас, но я скажу ему, что вы очень устали после поездки и вам нужно отдохнуть.

Когда Рахиль закончила, я попросила ее:

— Пожалуйста, оставь меня. Мне нужно побыть одной.

Я решила в спокойной обстановке подумать обо всем, что мне рассказала Рахиль. Дальнейшая судьба Иисуса не вызывала у меня тревоги, если учесть последние события. Самый большой упрек, который Рим может предъявить евреям, — это их нежелание платить налоги. Сейчас появился признанный лидер — многие считают его законным наследником, — который фактически призвал народ платить налоги. Пилат, конечно, не примет сторону зелотов против него. Что касается Каиафы и Синедриона, то какой смысл прокуратору пытать и тем более приговаривать к казни идеалистически настроенного молодого человека, который, по сути дела, поддержал политику Рима. Ночь в тюрьме — это еще не конец всему. Иисуса отпустят утром. Пилату потребуются мои советы для принятия решения. К Мириам скоро вернется ее муж.

Ко мне же мой возлюбленный никогда не вернется.

Я легла на кушетке, но уснуть не могла. В конце концов я поднялась с постели и встала на колени перед статуей Исиды. Я буду молиться и просить ее, чтобы мне снова явился во сне Голтан. Пожалуйста, приди, любимый! От нахлынувших воспоминаний из глаз потекли слезы. Голтан, непобедимый гладиатор Голтан на смертном одре. Я вернулась в постель, но сон не брал меня.

Когда я наконец заснула, мне приснился кошмарный сон. Только Исида послала не моего любимого человека, а того, в ком души не чаяла Мириам. И мое горе слилось с ее горем, и я сама стала Мириам. В состоянии беспомощности я смотрела, как римские солдаты пригвоздили моего возлюбленного к кресту. Мне хотелось броситься к нему, когда он попросил утолить мучившую его жажду. Солнце нещадно палило ему голову, не прикрытую ничем, кроме тернового венца.