Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

Пришел слуга и принес табличку и стиль. Я выхватила их из его рук. Мое сердце бешено колотилось, когда я стала подыскивать нужные слова. Как мне описать то, что я видела во сне? Ничего не приходило в голову, а время шло.

Я наспех нацарапала: «Пилат, прошу тебя, не делай ничего плохого этому невинному человеку. Мне приснился про него ужасный сон».

Я отдала табличку капитану:

— Передай это в руки моему мужу. Немедленно.

Мы с Рахилью остались в зале, как нам предложил стражник. Со двора все громче доносился злобный гомон толпы. Я чувствовала, что напряжение нарастает. Не в силах больше находиться в состоянии неопределенности, я начала понемногу приближаться к выходу. Стражник, сжав губы, наблюдал за моими действиями. Я приложила палец к губам и прошептала:

— Пожалуйста, я буду стоять так, что меня никто не увидит.

Пилат плашмя ударил мечом по столу, чтобы призвать к порядку расшумевшуюся толпу. На столе перед Пилатом я увидела свою табличку.

— Вы привели ко мне этого человека, Иисуса, но я не нашел за ним никакой вины. — Он помолчал, глядя на разгневанную толпу перед собой. — Может быть, он не в достаточной мере чтит власть Рима. За это я преподам ему урок, который он не забудет, но потом я его отпущу. Иисус не совершил ничего такого, за что заслуживает смерти.

— Нет! — злобно выкрикнул Каиафа. Его возглас подхватили около сотни человек, теснившихся к Пилату.

Сердце у меня рвалось из груди. Что ему делать? Римский закон, по сути своей, беспристрастен. Если бы Иисус был гражданином Рима, его дело могло бы быть передано на рассмотрение самому цезарю. Даже как простой иудейский подданный он имел право обратиться за правосудием к прокуратору. Обязанность Пилата не вызывала сомнений, и все же он сознавал, что выполнение ее могло подорвать власть Рима и дорого обошлось бы моему мужу.

— У вас есть такой обычай, чтобы я в праздник Пасхи освобождал одного преступника, — сказал он, обращаясь к суду. — Чтобы проявить добрую волю, я отпущу Иисуса, «царя иудейского».

Мое сердце возликовало от испытанного облегчения и гордости. То был мастерский ход. Пилат не только освобождал невинного человека, но и напомнил неистовствующей толпе о силе и могуществе Рима. Чего бояться правителю мира от простого священнослужителя? Как разумно! В этот момент я испытала за него такую же гордость, как в день нашей свадьбы.

Но когда эти мысли пронеслись в моем сознании, толпа повела себя еще более омерзительно.

— Отпусти Варавву! — кто-то выкрикнул из толпы. Ему стали вторить и другие. Вскоре все вместе стали кричать:

— Варавву! Варавву!

Будто он общепризнанный герой.

— Они требуют Варавву? Этого ничтожного убийцу! — негромко сказал капитан охраны, стоявший передо мной.

Я замерла, когда увидела, что у Пилата опустились плечи.

— Все кончено, — прошептала я. — Теперь ничто не спасет Иисуса.

— Так что же мне сделать с вашим царем? — услышала я голос Пилата.

— Распни его! — почти в один голос закричала толпа.

— Но какое преступление он совершил?

— Распни его! — снова закричали люди.

Пилат окинул взглядом народ, толпившийся во дворе. Никто и не думал заступиться за Иисуса.

Мой муж сидел в задумчивости. В этот момент вперед вышел Каиафа и со скрытой угрозой в голосе заявил:

— Если ты освободишь этого человека, ты больше не друг цезарю. Тот, кто называет себя царем, идет против Рима. Тиберий — наш правитель, и никто другой.

— Да будет так, — сказал наконец Пилат. — Его кровь не на моих, а на ваших руках. — Он подал знак слуге: — Принеси мне миску с водой.

Гомон во дворе затих. Я замерла в ожидании. Все не спускали глаз с Пилата, когда он опустил руки в воду.

— Я умываю руки, ибо я не повинен в крови этого человека.

Рахиль тронула меня за руку:

— Пойдемте, госпожа. Нам лучше уйти.

Слезы заволокли глаза, когда я позволила увести себя. Хотя я пыталась предотвратить судьбу, но оказалась всего лишь мошкой на ветру. Меня одолевали мысли о Мириам и Марии. О, Исида, как они могут вынести это! По двору прокатился возбужденный говор. Я повернулась и пошла обратно к выходу. Какое имеет значение сейчас, если меня увидят? Люди молча стояли группами в ожидании чего-то. Приподнявшись на цыпочках, я увидела, что Пилат взял мою табличку. Он стер воск тупым концом стиля. Нетерпеливый гомон прокатился по толпе, когда он стал что-то писать на табличке. Дворцовая стража для острастки обнажила мечи. Закончив писать, Пилат поднял вверх стиль.

Толпа опять подняла гвалт, когда кто-то попытался протиснуться к возвышению, чтобы лучше видеть.

— Что он написал? — спросила я рослого стражника.

Он потянулся вперед.

— Клянусь Юпитером! — кивнул он в знак одобрения. — Прокуратор знает, как поставить их на место.

— Что он написал? — повторила я свой вопрос.

— Иисус Назаретянин.Царь Иудейский.

— Вырежьте это на его кресте, — приказал Пилат Каиафе. — На арамейском, греческом и латыни.

Лицо первосвященника стало мертвенно-бледным.

— Этого нельзя писать. Пусть лучше будет: «Он называл себя царем иудейским».

Пилат холодно посмотрел на него:

— Что мной написано, то написано.

По лестнице гулко разносились мои шаги. Дворец словно вымер. Неужели все спустились во двор и смотрят этот ужасный спектакль? Я содрогнулась, вспомнив, что солдаты окружили Иисуса и избили его. Я видела, как он шел шатаясь. Я не должна думать об этом... Я заспешила по лестнице, будто в своей комнате я надеялась найти убежище.

Но напрасно.

— Отдохните, госпожа, — посоветовала Рахиль, когда мы вошли в мои апартаменты. — Вы почти не спали прошлой ночью.

Смогу ли я когда-нибудь снова отдохнуть?

Мне только хотелось побыть одной, но когда за мной наконец закрылась дверь, я поняла: одиночества не будет. Со всех сторон на меня нахлынули воспоминания. Как можно избавиться от них? Как можно забыть всех тех, кого я любила и потеряла? Мою семью, Голтана и теперь... Какой смысл во всем этом? Как жить дальше? Я встала и отправилась в святилище, которое я устроила для Исиды. Преклонив колена перед ее изображением, я стала про себя молиться. Что ты уготовила для меня? Скажи и покажи, дай мне силы исполнить твою волю!

Не знаю, как долго я стояла на коленях, но очнулась, когда услышала стук в дверь и женский крик. На сей-то раз что? Я встала и нехотя пошла открывать. В проходе двое солдат оттаскивали от двери отчаянно сопротивлявшуюся Мириам, еще несколько солдат стояли поодаль с обнаженными мечами.

— Отпустите ее сейчас же! — приказала я.

Солдаты повиновались, но продолжали наставлять на Мириам оружие.

— Клавдия, помоги мне! — взмолилась она. — Я должна поговорить с тобой с глазу на глаз.