Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

— Тело Иисуса исчезло, его выкрали из гробницы. Охрана говорит, что его женщина дважды приходил а во дворец, что она почти всю ночь спала здесь, в этой самой комнате. Ты так упрашивала меня отдать его тело. Зачем? Какую роль ты играла во всем этом деле?

— Мириам — моя подруга. Я сказала тебе об этом в Галилее. Она приходила ко мне, надеясь, что я уговорю тебя простить ее мужа. Я знала, что это невозможно. И она тоже, но, доведенная до отчаяния, она не осознавала, что делает. Неужели ты не можешь понять простых человеческих чувств?

Пилат не ответил на мой вопрос. Будто размышляя вслух, он негромко произнес:

— Она одна из тех женщин, которые ходили к гробнице сегодня утром. Не могу представить, как они собирались отодвинуть камень. Как выяснилось, им вовсе не требовалось этого делать. Кто-то его уже отвалил. Внутри на земле лежали только полотняная ткань и погребальный покров, словно он только что их скинул. Я спрашиваю тебя, — Пилат подозрительно смотрел на меня, — как такое могло произойти?

— Откуда мне знать? Спроси лучше у охраны.

— Они говорят, что ничего не знают.

— Ты хочешь сказать, они уснули? Эти дисциплинированные воины? — скептически спросила я его.

— Мы это выясним, — мрачно ответил Пилат. — Сейчас их допрашивают.

Некоторое время мы молчали. Я пыталась представить, какое потрясение испытала Мириам, обнаружив пустую гробницу. Что все это значит? Что ждет мою несчастную подругу и меня тоже? Пилат не спускал с меня глаз. Я не знала, о чем еще говорить, и поблагодарила его за то, что он отдал тело Иисуса Иосифу.

— Ты поступил правильно.

Каким абсурдом это прозвучало в свете необъяснимых новых событий! Но Пилат воспринял серьезно мое утверждение.

— Я счел, что это — твое желание. Поверь мне, я стараюсь угодить тебе.

Я улыбнулась, оценив иронию в его словах:

— Неужели? Во всяком случае, не всегда.

— В последнее время определенно. Ты не могла не заметить перемен... с тех пор, как мы приехали в Иудею.

Да, некоторые — заметила, — позволила я себе согласиться, не поднимая глаз.

— И все же ты поехала в Кесарию.

— Да, поехала. — Я замерла, готовая к любому обороту. Поскольку он молчал, я сказала, посмотрев на него: — Ты, наверное, знаешь...

— Знаю про чуму, — опередил он меня.

Я сделала глубокий вздох, пытаясь догадаться, к чему он клонит. Ему известно все, и он решил простить меня. Слишком поздно. Невысказанного прощения уже недостаточно, и страх уже не служил сдерживающим фактором. Я почувствовала уверенность в своих силах и сказала:

— Как я знаю все о тебе.

— Замечательно. — Пилат сверкнул глазами. — Давай поговорим о Голтане. Из-за него мне пришлось терпеть унижение. Благодаря Ливии твое поведение стало предметом разговоров в Риме. Мне только и остается, что отправить тебя в изгнание. И никто меня за это не осудит. Если бы этот негодяй был жив, он отнял бы тебя у меня. Я также уверен, что вы вдвоем не успокоились бы, пока не нашли бы способ выкрасть Марцеллу.

— Я не отрицаю этого, как и ты не можешь отрицать, что во время нашей супружеской жизни у тебя было бессчетное множество женщин, Титания, например. Ты думал, я не знала о ней, не знала о другом твоем ребенке, родившемся в один день с Марцеллой? Да, я знала о твоем сыне, который потом умер.

Пилат опустил голову.

— Я причинил тебе боль, и я об этом глубоко сожалею.

—Я тоже причинила тебе боль, но я не сожалею об этом. — Я слышала себя словно издалека и поражалась тону, которым говорила, и словам, которые произносила. Это так не похоже на меня.

— Понятно. Но могу ли я рассчитывать на прощение?

— А тебе не все равно после того, что произошло?

Он ответил не сразу:

— Мы оба так много потеряли. Что же, мы должны потерять Друг друга?

Я усмехнулась, вспомнив свои шестнадцать лет и молодого центуриона с голубыми глазами и обворожительной улыбкой, пришедшего к моему отцу. Я вспомнила заклинание и почти почувствовала запах ароматических масел, поднимавшихся из ванны. Какой наивной и глупой девчонкой я была! Я вспомнила обжигающие душу приступы ревности, которые отравляли молодые годы.

Пилат слегка коснулся моей щеки.

— Ты когда-то любила меня, и, наверное, очень любила. Способна ли ты снова полюбить меня? — Он дотронулся до систрума, висевшего у меня на шее. — Что бы сказала по этому поводу твоя Исида?

— Что ты едва ли годишься на роль Осириса.

— А твой мистагог? Не сказал бы он, что каждое супружество — это союз Исиды и Осириса или я — Осирис, посланный тебе богиней?

Я засмеялась. Каков хитрец! А может быть, при всей нелепости его предположения, он прав? Или Исида хочет, чтобы я собрала и сберегла оставшиеся части этого союза? На меня нахлынули воспоминания — хорошие и плохие. Перед глазами возникла картина похорон моей сестры. Я вспомнила охвативший меня ужас и унижение. Пилат, готовый пойти на все, пожертвовать всем ради достижения своих целей, остался преданным мне и ехал рядом со мной в похоронной процессии. Мы зачали Марцеллу в те тревожные времена.

— Марцелла любит тебя, — наконец сказала я.

— И кроме этого, у нас ничего не осталось? — Он старался заглянуть мне в глаза. — Мы так много пережили и стали мудрее. Ты цела и невредима, ты здесь. Скажи, что ты всегда будешь рядом.

Он все знал и тем не менее простил меня. Голтана больше нет, на мою же долю выпало жить. И я должна жить ради Марцеллы. Когда-то я любила Пилата. Пройдет время, и, может быть...

— Да, — сказала я, встретив его взгляд. — Я всегда буду рядом.

После суда все, казалось, шло вкось и вкривь. Император не одобрял никакие действия Пилата. В конце концов нас отозвали в Рим. Новых назначений больше не предвиделось. Мне не требовалась прозорливость, чтобы понять: настало время начать новую жизнь в каком-нибудь другом месте.

Когда в чудесном сне я перенеслась в дом, где провела детство, я восприняла это как знак от Исиды. Почему бы не вернуться в Монокос? Окончательно отчаявшийся, Пилат проявлял безразличие к тому, куда ехать.

Прибыв в этот город, мы поразились, насколько изменился некогда небольшой гарнизонный поселок, где я выросла. Здесь стало многолюдно, узкие улицы, поднимавшиеся в горы, запружены колесницами. Что можно было ожидать по прошествии стольких лет? Но все же Монокос не потерял своей прелести. Освежающее дуновение ветра с моря, запах водорослей, шум прибоя в ночной тишине. Сладкие воспоминания, пробуждающие души моего любимого отца, матери, красавицы сестры со смеющимися глазами, царственной Агриппины — их беспокойные тени где-то рядом.

Чего я никак не ожидала, это увидеть здесь Мириам. До меня дошли слухи, что ее до смерти закидали камнями в Иерусалиме. В течение многих лет я молилась Исиде за упокой её души, как и душ многих других людей, коих я потеряла. Какая радость узнать, что моя старая подруга жива и здорова!