Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

— Меня зовут Иосиф из Аримафеи. Я — ученик Иисуса.

— Как ты посмел явиться сюда? — Это был голос Пилата. — Ученик, говоришь? — спросил он, надвигаясь на нас. — Где я мог тебя видеть? Не иначе как в Храме? — Он подозрительно смотрел на Иосифа.

— Да, господин. — Иосиф говорил почти шепотом. — Я пришел в Иерусалим, чтобы стать священником.

— А вместо этого стал последователем Иисуса? — спросила я, глядя в его темные глаза.

— Не вмешивайся, Клавдия! — одернул меня Пилат, повысив голос. — Иди в комнату и закрой дверь!

Я не двинулась с места.

На бледном лице Иосифа выступил румянец.

— Я был учеником Иисуса, но из страха перед иудеями 3IQ держал это в секрете...

— А теперь? — перебил его Пилат, теряя терпение. — Зачем ты здесь? Чего ты хочешь?

— Ваши солдаты забрали тело Иисуса. Они бросали жребий, деля между собой его одежду. Его похоронят в какой-нибудь яме, как бедняка. А у меня есть новая гробница. Отдайте мне тело Иисуса, пожалуйста. — Иосиф переводил умоляющий взгляд с Пилата на меня.

Пилат покачал головой:

— То, что произошло, достойно сожаления и даже печально, но Иисус все же совершил преступление. И чем скорее с этим делом будет покончено, тем лучше. Есть правила, которым необходимо следовать.

Я обратилась к Пилату, глядя ему в глаза:

— Но разве они соблюдались? Суд выглядел пародией. Нельзя ли на этот раз нарушить правила?

Мы некоторое время не спускали глаз друг с друга. Выражение его лица медленно изменилось.

— Хорошо, — сказал он Иосифу. — Забирай тело. Делай с ним что хочешь. Скажи солдатам, что я дал тебе разрешение. И чтобы я об этом больше ничего не слышал.

Иосиф бросил в мою сторону благодарный взгляд, отвесил несколько поклонов и удалился по коридору.

Я быстро вернулась в свои покои, надеясь избежать вопросов о моей поездке в Кесарию. Но не успела я закрыть за собой дверь, как Пилат вошел следом. Он расположился на кушетке и потянулся за графином с вином. У Пилата тряслась рука, когда он наливал себе стакан.

— Я бы отпустил этого человека — Иисуса, но там находилось столько несогласных. Каиафа собрал целый двор старейших и законников. Им хотелось крови.

Пилат поднес к губам стакан, и его лицо залила краска.

— Я знаю. Я все видела.

— Ты была там? — Пилат посмотрел на меня с удивлением. — Клавдия, ты знаешь, какой опасности подвергала себя?

Я пожала плечами. «Что такое истина?» — спрашивал Пилат Иисуса. Действительно, какое значение сейчас имела истина?

— Сон, о котором я тебе сообщила, ничего не значил, — заверила я мужа. — Я едва помню его. И какое это будет иметь значение через неделю? — Изобразив на лице улыбку, я добавила: — Если придет день, когда Иисусу за исцеление будут молиться столько людей, сколько молятся Асклепию, у тебя, возможно, появится причина сожалеть о своем решении.

Пилат от души рассмеялся:

— Ты удивительная женщина, Клавдия! Ты всегда умеешь рассмешить меня.

Прошло два дня, прежде чем я снова увидела мужа.

Иерусалим бурлил. Вспыхивали многочисленные волнения. Пилат расправлялся с ними безжалостно. Насколько мне известно, он вообще не спал в это время. Для обеспечения порядка в беспокойном городе пришлось подтянуть войска из окрестных районов. Многие, кто слышал проповеди Иисуса, верили, что землетрясение и солнечное затмение связаны с его казнью. Разве он не восставал против Храма? По настоянию Каиафа Пилат выставил охрану у гробницы Иисуса. Вход в нее привалили камнем и опечатали римской печатью. Все это стало мне известно со слов Рахили, которая, несмотря на мои предостережения, вышла в город, чтобы узнать новости.

Где же Мириам? Я снова и снова задавалась этим вопросом. Но однажды поздно вечером в субботу она появилась в моих покоях, измученная до изнеможения, с покрасневшими и опухшими глазами.

— Я считала себя такой умной, — сказала она мне охрипшим голосом. — Мне удалось договориться с одним солдатом, что он даст Иисусу снадобье. Бедолага думал, это уксус, и дал выпить его Иисусу, когда тот попросил пить. Никто не догадывался, что он пьет. Я поверила в удачу. Приближалась суббота, когда Иисус впал в кому. Он казался мертвым, но я знала, что это не так. Осталось немного, думала я, но тут появился другой солдат. Копьем он... Все было кончено.

Она пошатнулась и чуть не упала. Я успела поддержать ее и усадила на кушетку, а Рахиль смешала немного вина с водой.

— Посиди здесь, — сказала я, убрав спутавшиеся волосы с лица Мириам. — Тебе нужно отдохнуть.

— Нет-нет, я не могу, — ответила она, резко вскинув голову, — Я пришла только рассказать тебе, что произошло, и поблагодарить за твои старания. Я должна идти. Меня ждут Мария и Иоанна. Они находились вместе со мной у креста. Мы и Иосиф — единственные, кто... Завтра рано утром мы умастим тело благовониями и обернем полотном.

— Но гробница запечатана, и камень слишком велик. Вы его не сдвинете с места.

— Завтра я что-нибудь придумаю.

С ней бесполезно было спорить. Я накинула палу на плечи Мириам.

— Завтра будет завтра, а сейчас попробуй уснуть.

Хотя Мириам возражала, к моей радости, она погрузилась в тревожный сон. Я сидела рядом с ее кушеткой до поздней ночи, но в конце концов тоже заснула. Когда я проснулась, она уже ушла. Яркое солнце струилось через балконную дверь. Воскресное утро. Что принесет этот день?

Я решила провести как можно больше времени с Марцеллой. Мы учились писать ее имя на новой табличке и играли с ее тремя котятами.

— Расскажи мне про Ариадну, — попросила она. Ей очень нравилась эта история, как и мне когда-то.

Мы сидели на залитом солнцем балконе, с которого открывался вид на весь город. Марцелла забралась на мои колени и смотрела на меня.

— Могла бы Ариадна сплести нить для меня, мама? Могла бы она показать мне путь?

— Наверное, если ты будешь верить в нее... и держаться за нить.

В этот момент я почувствовала, что мы не одни, и оглянулась.

Стоя в дверях, за нами наблюдал Пилат. Как долго он находился там? Хотя он явно негодовал от ярости, он обратился к Марцелле тихим голосом:

— Ты извинишь маму, дорогая?

Он кивком головы показал, чтобы я шла за ним, а когда мы оказались за дверью, он схватил меня за локоть и потащил по галерее в мои покои.

— Объясни, в чем дело? — запротестовала я.

— Не поднимай шума! Рабы услышат.

Так мы оказались перед массивной дверью, инкрустированной слоновой костью и ляпис-лазурью. Пилат распахнул ее и втолкнул меня в комнату. Захлопнув ее за собой, он обрушился на меня:

— Что здесь происходит, Клавдия?

У меня бешено колотилось сердце. Мне нужно было нечто большее, чем нить Ариадны.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала я, отступая назад.