Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

Увлекаемая вихрем безостановочно кружившейся реальности, я увидела Иисуса, идущего впереди безвинных жертв, чей прискорбный конец предшествовал еще более крупным кровопролитным событиям. Обуреваемые злобой мужчины с изображением крестов на их доспехах устремлялись в одну битву за другой. Я видела женщин, привязанных к столбам и сжигаемых заживо, когда повсюду стелился смрад горящей плоти, а их истошные вопли сливались с песнопениями... Я слышала, как без конца поминается имя моего мужа: «При Понтии Пилате принял мученическую смерть. При Понтии Пилате принял мученическую смерть». Мой пронзительный крик смешался с их отчаянными воплями. Что-то удерживало меня. Всеми силами стараясь вырваться из цепких объятий сна, я видела, как постепенно исчезло лицо Иисуса. Остался только крест, возвышающийся над бескрайними полями снедаемых огнем трупов. Я приподнялась на кушетке. Жуткое видение растаяло, и я узнала свою комнату. Но сознание еще сохраняло образ креста. Ну конечно, Пилат собирается распять Иисуса.

— Госпожа, что с вами? — Рахиль стояла рядом с моей кушеткой. В ее широко открытых глазах застыла тревога.

Я огляделась. Комнату заливал солнечный свет.

— Что это за шум? Откуда эти крики? Что происходит?

— Первосвященники привели Иисуса во дворец на суд. Они не пойдут в зал суда, потому что там статуи Августа и разных богов. Господин будет слушать дело Иисуса во дворе. Там собралось много народу, в основном члены Синедриона. Там яблоку негде упасть.

— Пилат судит Иисуса? — В ушах зазвучали слова, услышанные во сне, и я вскочила с кушетки. — Скорее! — крикнула я, снимая с себя ночную тунику. — Помоги мне одеться. Я должна остановить его.

— Вас не пустят туда. — Рахиль взяла у меня из рук тунику. — Вы не сможете пройти.

— Я найду выход. Мне нужно найти. Я должна увидеть Пилата, — сказала я, одеваясь.

Шлепая сандалиями по мраморным ступеням, я стала спускаться. Рахиль следовала за мной по пятам. Я подошла к парапету и глянула на разгневанную толпу, собравшуюся во дворе. Возвышаясь над ней на троне, сидел Пилат в темно-красной тоге. Перед ним в толпе расчистили проход. Появились первосвященники в темных одеждах. Я побежала вниз по лестнице.

Спустившись в зал, я увидела, что сводчатый проход преграждают стражники — грубого вида здоровяки, стоявшие как истуканы с копьями острием вверх. Снаружи доносились громкие сердитые голоса и стук тяжелых посохов по каменным плитам.

В одном из стражников я узнала краснолицего капитана охраны. Я высокомерно кивнула ему:

— Мне нужно немедленно увидеться с мужем.

— Это невозможно, — сказал он и своим телом загородил мне путь. — По еврейским законам женщинам запрещено появляться здесь.

— Мой муж —прокуратор. Это мой двор.

— Закон есть закон, госпожа. И я имею приказ вашего мужа: никаких нарушений установленного порядка.

— Но у меня к нему важное дело.

Стражник не сдвинулся с места.

— Прочь с дороги! — крикнула я и толкнула его со всей силы. С таким же успехом я могла бы биться о каменную стену.

— Будьте благоразумны, — остановил меня он, и его загорелое лицо еще больше налилось краской. — Толпа недовольна. Вы же не хотите подлить масла в огонь.

Заглянув за его широкие плечи, я увидела Иисуса. Он стоял с завязанными руками в окружении своих обвинителей. Кто-то набросил ему на плечи багровую накидку, а на голову надел венок из колючек.

Я так к ахнула — сон в руку!

Первосвященник Каиафа встал перед Пилатом.

— Этот человек обвиняется в том, что он сеял смятение в умах людей. Он называет себя царем.

Мой муж оторвал глаза от свитка и вопрошающе посмотрел на Иисуса. Я знала это спокойное, невозмутимое выражение.

— Так, значит, ты — царь, царь иудейский?

Я напряженно слушала, что он ответит.

— Ты говоришь, — ответил Иисус так же, как и Пилат, спокойно и невозмутимо.

Мой муж наклонился вперед и с любопытством посмотрел на узника:

— Ты слышал, в чем они тебя обвиняют. Тебе нечего сказать?

— Ты сам хочешь знать это, или потому, что другие сказали это?

Я задержала дыхание. Как ни странно, Иисус держал себя спокойно, не пытался оправдываться, давал почти провоцирующие ответы.

Пилат пронзил его холодным взглядом:

— Ты считаешь меня иудеем? Твои соплеменники и твои первосвященники привели тебя ко мне. Что ты такое совершил?

Иисус продолжал невозмутимо смотреть на него.

— Они преследуют меня по своим соображениям.

Мой муж перевел взгляд на Каиафу и его тестя Анну, стоявшего с хмурым видом, скрестив на груди руки. Повернувшись к узнику, Пилат спросил:

— А зачем это им нужно?

— Потому что я говорю о Царстве небесном, а они только об этой земле. Я пришел в этот мир, чтобы свидетельствовать истину.

— Истину? — улыбнулся Пилат. — А что такое истина? — спросил он, иронично подняв бровь.

Иисус не ответил ему, и вдруг я прониклась сочувствием к мужу.

— Я не нахожу никакой вины за этим человеком, — сказал Пилат Каиафе. — Возьмите его и судите по своим законам.

— Но вы, римляне, не разрешаете предать человека смерти, — напомнил ему Каиафа.

— Смерти? — удивился Пилат. — Но этот безобидный мечтатель не заслуживает смерти.

Каиафа пытался говорить спокойным голосом:

— Этот «безобидный мечтатель» ходит по земле Иудеи и Галилеи и мутит народ своим богохульством.

— Уходите, госпожа, — шепнул стражник хриплым голосом, кивнув на группу священников, заметивших меня и переговаривавшихся между собой. Один из них показал на меня пальцем. — Вы хотите, чтобы начался бунт?

— Я должна поговорить с мужем, — продолжала настаивать я, со страхом глядя на негодующую толпу. Ей противостоял лишь один здравомыслящий человек — Пилат. И тут меня осенило. — Достаньте мне табличку и стиль [20] Стиль ( лат . stylus) — у древних римлян заостренная стальная палочка для письма. . Я хочу написать ему.

Стражник возвышался надо мной. Подняв вверх подбородок, я смотрела на него. Он отвел глаза в сторону.

— Пожалуйста, удалитесь. Или я прикажу вывести вас отсюда.

Мне пришлось вернуться в зал, где Рахиль наблюдала за мной.

— Он прав. Здесь опасно находиться, — сказала она. В ее широко открытых глазах читался страх.

— Рахиль, ты не понимаешь. Ты не можешь понять. Ты не видела того, что видела я, не слышала слов, тех ужасных слов. — Казнить Иисуса — просто кощунство. Он — замечательный человек, желающий людям добра. Мой сон подсказывает мне, что его смерть положит начало бесконечным войнам и распрям. Великая тьма опустится над миром. Никто не вспомнит, что говорил на самом деле Иисус, а имя Понтия Пилата будет жить в веках, наполненное ужасным смыслом. Я должна не допустить этого.