Говард Фаст - Дорога свободы

— Почему? — спросил Гидеон, мысленно укоряя себя, ведь он так и не поговорил с Джефом, хотя сколько раз собирался.

— Трудно сказать. Может быть, потому, что он весь, как пламя. Ты пробовал когда-нибудь узнать, что в нем происходит, Гидеон?

Гидеон смущенно промолчал.

— Он уже умеет читать и писать. Он, как губка, — все вбирает в себя. Весь мир готов вобрать. Он так быстро учится, что мне даже страшно. И он знает, чего он хочет, Гидеон. Он хочет быть врачом.

— Откуда вы знаете?

— Он мне сказал.

— Мне никогда не говорил, — сказал Гидеон.

— А ты его спрашивал?

Гидеон покачал головой, и Алленби продолжал:

— Ты когда-нибудь смотришь на себя со стороны, Гидеон? Помнишь того негра, что пешком шёл в Чарльстон? Это было не так давно, но ты уже не тот. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что происходит с тобой, со всеми

нами, с миром, в котором ты живешь? Когда ты сидел в конвенте и строил планы, как изменить мир, думал ты, что эта перемена будет для нас, как родовые муки?

— Ты говорил о Джефе, — напомнил Гидеон.

— Что же, Джеф — Джеф твой сын. Ты можешь взять его с собой, он будет зарабатывать по доллару в день, я не говорю, что это плохо. Но надо, чтобы и у нас были ученые люди. Пора! На Юге еще нет школ, но можно поехать на Север. В Массачузетсе есть школы, в которые принимают негров. Ему дадут образование, обучат...

— Я не знаю, как это сделать, — растерянно пробормотал Гидеон.

— У тебя есть друзья в Чарльстоне. Этот Кардозо тебе объяснит.

— Отослать его так далеко? — сказал Гидеон.

Джеф уводил ее в лес и рассказывал ей обо всем, что их окружало, — о большом и о малом. «Вон скачет жаба, у самых твоих ног, чуть-чуть впереди». О заходящем солнце он говорил: «Запуталось в ветках, как большая роза». Ветер она сама чувствовала. «Словно кто тебя рукой трогает», — говорила она. Вначале она была вся скована страхом, обведена им, как непроницаемой стеной, и чудом было, что Джефу удалось проникнуть за эту стену; но он инстинктом угадывал, что для этого нужно делать. Она жила в глубокой темной пещере, где не было ни света, ни красок. Джеф с безошибочным чутьем за все время не ступил ни шагу, не сделал ни одного движения, не вымолвил ни единого слова, которое могло бы испугать эту слепую девушку, — для него самое прекрасное из всех земных существ. Он водил ее на луг, клал ей в руку луговые цветы и луговую траву, чтобы она могла их ощупать, а однажды он раздавил у нее на ладони ягодку земляники. Алленби жил в одной из заброшенных лачуг, которую негры кое-как починили для него, и он не запрещал Джефу приходить к ним и, пока Эллен работала по дому, читать ей вслух из книг, принадлежащих Алленби. От старого дядюшки Секстона, умершего в прошлом году, Джеф знал негритянские сказки, в которых птицы, звери и пресмыкающиеся разговаривали между собой и жили своей собственной таинственной жизнью. Эти сказки он тоже пересказывал Эллен Джонс. Рэчел знала, что он влюблен, и понимала его

неуклюжую нежность, так напоминавшую ей Гидеона, — и Марку больно доставалось от нее, когда он начинал высмеивать Джефа. Но сама она порой невесело задумывалась. Слепая девушка! За слепой нужен уход, слепая жена — обуза для мужчины, как к этому ни относись; а Джефу уже шестнадцать лет, немногим меньше, чем было Гидеону, когда он женился на ней. Мужчине нужна жена и женщине — муж, но они должны быть равны, как две чашки весов, которые уравновешивают друг друга.

Алленби говорил ей: — Все будет хорошо, Рэчел, поверьте мне.

В лесу, за полмили от опушки, к которой вплотную подходили распаханные поля, была старая вырубка площадью примерно в акр — залитая солнцем лужайка, усеянная пнями. Туда прилетали сарычи и, сидя на гниющих пнях, с важностью кивали друг другу; там змеи, свернувшись в кольцо, с утра до вечера грелись на солнышке. Туда Джеф уводил Эллен; среди пней было местечко, где можно было сидеть на горячем песке, прислонившись спиной к поваленному дереву, и наслаждаться ненарушимым одиночеством. Джеф мог сидеть там по целым часам, воссоздавая словами красочный мир для девушки, которая не могла его видеть: он описывал ей облака, проходившие по небу, голубых соек, шнырявших в траве, а позже — и свои собственные грезы, слагая их для Эллен в маленькие, живые картинки.

Медленно, тихо и незаметно в ней происходила перемена. Частью это зависело от того, что теперь она жила среди людей, дружных между собой и ласковых к ней; целый день вокруг нее звучали голоса — то смеялись дети, то взрослые издали окликали друг друга. Но частью это зависело от Джефа, который однажды оказал ей: «Я люблю тебя, Эллен». В другой раз, когда он обнял ее, она жалобно попросила: «Не делай мне больно, Джеф!..» Он начинал понимать, чем была жизнь для этой девушки, каким лицом она к ней обернулась. Он не знал, как быть, — это был странный, особенный случай, — а спросить было некого; другие мальчики его возраста, прячась в кустах, подсматривали за девушками во время купанья, а не то гонялись за ними и валили на траву...

— Кем ты будешь? — как-то спросила она его.

— Кем захочу, тем и буду.

— Ну а кем, все-таки?

— Я буду, как твой отец, — сказал он. Он первый решился заговорить с ней об ее отце.

«Доктором?» — спросила она, и он сказал: «Да». Он задумался. В его воображении уже вставали яркие картинки. Доктор в ближайшей деревне был пьяница и сквернослов с запачканной табаком бородой; как-то раз, когда умирала одна из соседок, он слышал, как женщины говорили о докторах — они рассказывали странные, нелепые вещи... Спросить бы Гидеона — отец, наверно, знает, но он не мог говорить об этом с отцом, хотя и преклонялся перед ним. Он спросил Алленби:

— Доктор — это что такое?

— Человек, который лечит больных.

— Правда? — Недалеко от их поселка в лесной заросли жила старуха-знахарка, она делала амулеты и продавала их. — Как она? — допрашивал Джеф.

— Нет, не так, как она. Доктор лечит по науке, он знает, отчего происходят болезни.

— А отчего они происходят?

Так это началось, и теперь, ведя Эллен за руку среди сосен, Джеф сказал:

— Меня посылают учиться.

— Тебя?.. Куда?

— Должно быть, на Север. Буду учиться и стану доктором.

Это было невероятно; Эллен жалобным голосом спросила — а кто же останется с ней, когда он уедет, и он понял, что тогда над ней снова сомкнется мрак. До сих пор он об этом как-то не думал. «Я люблю тебя, — сказал он, — тебя, одну тебя».

— А хочешь уехать?

— Хочу, — горестно сознался он. — Но я же вернусь, придет время, и я вернусь, опять буду с тобой, клянусь тебе...

Гидеон рассказал об этом Рэчел только после того, как получил ответ от Кардозо. Тот писал: да, это можно устроить. Пусть Джеф приезжает к нему в Чарльстон; он напишет Фредерику Дугласу и еще другим знакомым на Севере. На первое время хватит двадцати пяти долларов; он устроит, чтобы Джеф мог поехать в Бостон морем. Получив это письмо, Гидеон все рассказал Рэчел.