Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

Несколько лет спустя, в Туруханском крае, куда были сосланы большевистские депутаты, Григорий Иванович рассказывал Свердлову, какой скандал разразился в Государственной думе, когда к протесту большевиков присоединились ещё 73 голоса.

Узнал позже Яков Михайлович и то, что он едва не лишился сына. Андрейка тяжело заболел дизентерией, и на свободу Клавдия Тимофеевна вышла с умирающим ребёнком. Всё та же семья Петровских, всегда отзывчивая Сара и одна из замечательнейших женщин-большевичек, врач Вера Михайловна Бонч-Бруевич, буквально спасли его от смерти. Они вместе с Клавдией Тимофеевной и Домной Федотовной не отходили от постели мальчика.

19 января 1914 года, 2 часа утра.

«Милая моя деточка!.. Очень хорошо, что Адик немного отвыкает от твоего неизбежного присутствия при каждом его шаге. К этому необходимо было давно его приучить. Мешали условия. Теперь стало возможно. Это очень хорошо. Что же это с нашей дочуркой? Ты и представить не можешь, как сильно хочется видеть деток. Такая острая, острая боль щемящая. Адькина карточка предо мною на столе. Тут же и ты. Смотрю, смотрю часами, закрою глаза, пробую представить Веруньку. Почти не удаётся. Думаю до боли в голове. Глаза делаются влажными, готов разрыдаться. Милые, милые, славные мои деточки... Эх, Кадя, Кадя! Родная моя, любимая... Как-то сложится наша дальнейшая жизнь. Я знаю глубину и силу своей любви. Прошёл через большое испытание, сохранив нетронутым чувство. Больше того, оно могло бы, быть может, поколебаться на минуту, но не было колебаний... Помнишь мои слова при нашем последнем минутном свидании? В прошлом письме я начал писать кое-что о личных отношениях вообще. Не кончил, ибо разнервничался. Не помню точно, что именно писал. Помню, что полностью не развил своей точки зрения. Надеюсь вернуться к ней и выяснить подробнее, здесь попробую изложить очень кратко, не развивая выставляемых положений. Нет ни подходящего настроения, ни времени. Доходит к 4-м, а я встаю обычно теперь в 8—8½... Никогда один человек не удовлетворяет и не может удовлетворить целиком, полностью, все без исключения запросы другого... Стремление к прочности личных отношений считаю нормальным. Физическую близость допускаю лишь как завершение близости иной, не обязательно идейной, но, безусловно, „душевной“, если можно так выразиться. Этим ограничусь... Ты с детками давно, давно, конечно, спишь, если только они спокойно спят.

...Жду давно обещанных французских книг... Хочу раньше овладеть французским. Настроение бодрое. Работоспособность нормальная. Много нехорошего в нашей жизни, но в общем всё же живём недурно... Крепко, крепко целую, обнимаю вас всех.

Всегда твой Яков ».

Все эти воспоминания о днях минувших вызвала у Свердлова встреча с Крыленко, приехавшим на Всероссийский съезд Советов.

Опять наступают горячие дни. В этом Свердлов ещё раз убедился, побывав вчера в батальоне, в том самом, куда пригласил его Иван Викулов. Яков Михайлович знал, что со времён Февраля изменилось настроение солдатских масс на фронте и в тылу. Бесконечные посулы и широкорекламные обещания Временного правительства, не подкреплённые делами, надоели, стали раздражать солдат.

Когда на первом съезде Советов Керенский произнёс дежурную фразу — мол, долг каждого революционного офицера заключается в том, чтобы вселить в солдат боевой дух и повести их в сражение, поднялся с места человек в офицерской форме и потребовал слова. Это был Николай Васильевич Крыленко, сидевший рядом с Лениным. Он сказал:

— Военный министр требовал, чтобы мы вели солдат в наступление. Но солдаты воевать не хотят. Милости просим на фронт, господин министр, попробуйте сами поднять их в атаку, посмотрим, как у вас это получится.

...В казарму Свердлов пришёл вместе с Катей. Её знали здесь и солдаты, и унтер-офицеры, и, судя по косым, подозрительным взглядам, даже командование. Катя — в своём обычном платье сестры милосердия, в нём впервые увидел её Яков Михайлович на вокзале, перед отъездом в Екатеринбург.

Навстречу вышли уже знакомые Лагутин, Викулов, Горюн. В помещении было чисто и опрятно, и вместе с тем почему-то вспомнилась тюремная камера с её грязными, пропахшими потом нарами, с земляными полами да мокрыми стенами. Тогда Яков Михайлович потребовал ото всех, кто находился в камере, прежде всего произвести генеральную уборку — аврал, как он её называл, и сам же первым приступил к уборке... Как давно это было — одиннадцать лет прошло!

— Братья солдаты! — обратился к солдатам Порфирий Горюн. — Много спорили мы тут. Да вот Иван Викулов всё похвалялся, что есть человек, который наши споры разрешить может. Свердлов его фамилия. Мы и сходили к нему во дворец Кшесинской, который солдаты ещё в феврале конфисковали по закону революции и передали большевистскому ЦК. Яков Михайлович пришёл по нашему, стало быть, приглашению. Мы ему все вопросы сейчас и выложим...

Да, вопросы были острые — начиная с того, нужно ли подчиняться командирам, и кончая мировой революцией. Больше всего вопросов, как и предполагал Свердлов, было о земле и мире. Яков Михайлович не сомневался в этом, он готов разъяснить, какая разница между ленинской точкой зрения и позицией Временного правительства.

Теперь не было нужды доказывать солдатам, как предало революцию Временное правительство. Напротив, приходилось сдерживать бурные эмоции гнева, мешавшие ораторам говорить.

Иван Викулов говорил о фронте. Солдат, мол, для войны и призван и обучен. Да только за что воевать? За кого?

И, расправив гимнастёрку под ремнём, обращаясь к Свердлову, сказал:

— Вы объясните, Яков Михайлович, как это получилось, что я переменился вдоль и поперёк после того, как встретил вас. Ведь прошло всего три месяца...

Ропот пронёсся среди солдат. Не раз рассказывал им Иван о встрече со Свердловым, да мало кто верил. Может, потому он и сказал сейчас о том случае у брата в дворницкой.

Катя и Лагутин сидели в углу, на солдатской койке и, казалось, были спокойны.

Но Яков Михайлович не был спокоен. Не опасность волновала его — сегодня её не было. Он видел, как бушуют страсти солдат.

Да только ли солдат? В Секретариат ЦК непрерывно шли сообщения о рабочих митингах, собраниях, сходках с требованиями выйти на улицу, силой свергнуть Временное правительство...

— Революция застала меня далеко отсюда, — говорил Свердлов, — и мороз там был — не чета петроградскому.

— В Сибирях, стало быть...

— Вот именно. И я ненавидел царизм. И моя радость была велика, когда революция смела его. Да только не затуманила она мне глаза.

— Правда...

— Конечно, это ещё не вся правда, товарищи солдаты. Иван Викулов поначалу поддался агитации меньшевиков и эсеров, выдававших себя за истинных друзей народа, вот и поверил Временному правительству. Был у него такой грех.