Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

Свердлов пообещал Григорию перед отъездом в Москву непременно побывать у него на свадьбе, хотя представить себе не мог, как же ему удастся выкроить для этого хотя бы часок.

Выкроил. Он приехал к Потапычу, когда все уже были в сборе. Катя, на правах хозяйки, пыталась помочь Свердлову раздеться, но Яков Михайлович осторожно отстранил её:

— Что вы, Катенька, я ведь ещё совсем не старый. Вот только устал дьявольски. Это ваши сыновья, Дмитрий Потапыч?.. Так, помню. Насколько мне известно, они представляют в вашей семье некоторые не очень популярные фракции. Ну да ничего, мы, большевики, к этому привыкли. Давайте-ка поздравим молодых.

Понимая, что именно от него ожидают первого слова, сказал:

— Мне часто приходится произносить речи. А вот свадебных как-то не доводилось. Одно могу сказать — в трудное, но хорошее время начинаете вы свою совместную жизнь. У нас с Клавдией Тимофеевной было иначе. Тогда, в пятом году, товарищи наши только освободились из тюрьмы, и жили мы, что называется, коммуной на окраине Екатеринбурга, в посёлке Верх-Исетского завода. Знали, что придётся скоро расстаться: нас, революционеров, снова ждали тюрьмы, ссылки. И никто не ведал, когда это случится — завтра, через неделю, через месяц...

Катя смотрела на Свердлова во все глаза.

— Рассказывайте, Яков Михайлович...

— Было это не так уж давно, всего двенадцать лет тому назад, а кажется — прошла вечность... Да, собственно говоря, так оно и есть, ведь за это время успела начаться новая история человечества. А с Гришей, которого мы все сегодня именуем женихом, я знаком давненько. Что я могу сказать о нём? Всякое пришлось пережить. Сидели вместе в тюрьме, повидали Нарымский край. И не утратили самого главного. Конечно, на спокойную жизнь с этим непоседой не рассчитывайте. Вот и сейчас доверили Григорию важное дело.

Потапыч тревожно поглядел на Свердлова.

— Да, — продолжал тот. — Много ещё нечисти по нашей земле ходит — контрреволюционеров, саботажников. Мы создали Всероссийскую чрезвычайную комиссию, и в ней будут работать надёжные люди. Они пощады врагам не дадут. Так, товарищ Ростовцев?

— Так, Яков Михайлович!

— Ну-с, Катюша, не слишком я тут жениха расписал?

— Что вы, Яков Михайлович. Я ведь знаю, за кого выхожу замуж.

— Вот и умница. Такие, как Григорий, никогда не подводят. Я за него перед кем угодно поручусь. Давайте же поздравим наших молодых, нашу большевистскую чету...

Вот уже второй раз предстоит Свердлову открыть съезд Советов — высший орган государственной власти молодой республики. События, заставившие срочно созывать Четвёртый съезд, теперь уже в Москве, были слишком важными для судеб революции, для судеб Советской республики. Подписание мирного договора с Германией было главным источником разногласий в партии и правительстве.

— Настоящий съезд открывается Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом как съезд чрезвычайный... — сказал Свердлов.

Он смотрел в зал — сидят москвичи и петроградцы, сидят делегаты из провинции, сидят его товарищи из Нижнего и Ярославля, с Урала и Сибири.

— Указывая на то огромное значение, которое предстоит работам нашего съезда, я позволю себе от имени Центрального Исполнительного Комитета приветствовать настоящий съезд и положить к его стопам все те полномочия, которые были даны нам до сих пор, с тем чтобы съезд решил, правильно или нет мы вели ту политику, которую нужно вести. Съезд должен сказать — прав или не прав Исполнительный Комитет, решая подписать мирный договор. Этот вопрос, вопрос основной, должен будет занять внимание настоящего съезда...

С докладом о мире выступил Владимир Ильич. Ленинскую позицию уже одобрил состоявшийся накануне отъезда правительства в Москву Седьмой экстренный съезд партии. Теперь своё отношение к договору должен высказать высший орган власти.

Но отношение это уже было видно по тому, как бурно аплодировали делегаты Владимиру Ильичу во время его доклада. В перерывах подходили к Свердлову люди, которых он знал или видел впервые, и рассказывали о том, что происходит сейчас в Красноярске и Нижнем, в Саратове и Самаре...

...Всю ночь заседал Совнарком... В Москве и Питере хлеба осталось не более чем на полутора суток. Конечно, во все концы России уже посланы уполномоченные, агитаторы, отряды ВЦИК. Особенно на юг. Но ведь пройдёт немало времени, прежде чем прибудет хлеб из дальних губерний. А что делать завтра? Владимир Ильич предложил немедленно отправить уполномоченных в близлежащие районы — Тулу, Рязань, Калугу, Тверь... Ленин так и сказал: подобрать людей смелых и решительных.

Яков Михайлович шёл по двору Кремля. Раннее утро одарило весенней свежестью, пришедшей с апрельскими дождями. Стояла спокойная, ничем не порушенная тишина. Погулять бы, надышаться бы этой благодатью. Но нет, надо хоть часок-другой вздремнуть. Утром договорились встретиться с Александром Дмитриевичем Цюрупой, наркомом продовольствия. Нужно срочно инструктировать людей, направляющихся на хлебный фронт. Да, на хлебный фронт — именно так сказал Владимир Ильич.

— Доброе утро, Яков Михайлович! А сегодня дождя не будет — вон какое небо чистое!

Это — Панюшкин. По старой матросской привычке каждое утро в любую погоду выходит «заправляться кислородом», как он говорит.

— Здравствуйте, Василий Лукич! — приветствует его Свердлов. — Вот вы мне как раз и нужны. Очень нужны. Говорите, что небо чистое? А я с вами не согласен.

— Да вы взгляните, Яков Михайлович!

— Некогда нам, дорогой товарищ, в небо смотреть. Есть дела на земле посложнее да посрочнее. Вот одно из таких дел мы вам и поручим.

Панюшкин подтянулся:

— Готов выехать на любой участок фронта!

— Не торопитесь. Выслушайте меня внимательно. Вам предстоит ехать в Тулу. Необходимо привезти оттуда хлеб. Да, Василий Лукич, именно хлеб. Вам выпал трудный район — в тех местах много банд, так что задание по-настоящему боевое. Тамошние мироеды с большей охотой сгноили бы хлеб, чем отдали революционному пролетариату.

— Это понятно.

— Настраивайтесь на худшее. Контрреволюция действует не только в деревне, но и в городе. Там даже готовили восстание. Хлеб, конечно, только повод, чтобы разжечь страсти против Советов. Стреляют в наших людей, подло, из-за угла. Так что дело нелёгкое. Но чрезвычайно важное. Опирайтесь на рабочих, на бедняков. Мы пошлём с вами группу испытанных агитаторов, лекторов. Завтра... Впрочем, уже сегодня к десяти часам приходите к Цюрупе. Я буду там... Договорились?

— Есть! — по-военному отрапортовал Панюшкин.

— Вот и отлично... Не слишком ли мрачную картину я вам нарисовал?

— Да нет, что вы, Яков Михайлович! Мы революцию совершили...