Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

— Так что же — молчать?

— Нет, говорить, но знать время и место. Это непросто. Вот Ольга Ивановна знает, как это делать. Чачина женщина волевая. Прямо скажу — талантливая. Она наша землячка, крестьянская дочь из Сергачского уезда. Поступила на Бестужевские курсы. Потом её выслали в Казань, Уфу. Там она встретилась с одним удивительным человеком. Фамилия его Ульянов, звать Владимир.

Недавно Яков с Володей Лубоцким переписали и распространили статью «Насущные задачи нашего движения». Не он ли автор? Именно здесь, в этой статье, прочитал Яков слова, во многом определившие его поведение, его жизнь: «Содействовать политическому развитию и политической организации рабочего класса — наша главная и основная задача».

— Ольга Ивановна знакома с Ульяновым? — спросил Свердлов.

Мияковский не ответил, а лишь похлопал Якова по плечу.

Яков думал: «А ведь не сразу догадаешься, что она — революционерка. Слушает так, будто всё для неё внове: и Маркс, и социал-демократы, и классовые битвы, и рабочее движение». Чем-то напоминает робкую девушку. И, если бы не рассказ Мияковского, ни за что не доверился бы ей...

Он уже твёрдо решил, что пора ученичества кончилась — надо искать другой заработок. Из канавинской аптеки уйдёт завтра же — работать у нового хозяина бессмысленно, да и небезопасно: аптекарь уже заявил, что «противозакония и всякого там чтения в своём заведении не потерпит».

После памятной дискуссии в библиотеке Всесословного клуба Чачина действительно разыскала его в аптеке. Купив для вида каких-то порошков (от мигрени) она, будто вспомнив что-то, обратилась к Якову:

— Ах, какая досада. Проклятая мигрень извела. Не сделаете ли, юноша, любезность. Обещала зайти к сестре, да позабыла. — Она протянула ему бумажку. — Вот адрес. А я плохо себя чувствую. Будто кто-то молоточком в виски стучит. Не откажите, любезный. А это вам на извозчика, чтобы пешком не бегать.

Увидев деньги, хозяин засуетился:

— Не извольте беспокоиться, мадам, он и так... вприпрыжку.

— Ну зачем же...

Она вложила Якову что-то в руку. Он накинул пальто, нахлобучил на лоб ушанку и исчез за дверью аптеки.

В руках у него лежала записка: «Е. И. Пискунова — действительно моя сестра. Познакомьтесь с ней и её мужем, запомните дом на Жуковской. Завтра к девяти вечера жду в библиотеке. Записку сожгите».

С каким удовольствием он не сжигал бы её, а оставил у себя как память об этом вечере, об этой замечательной женщине!

Пискуновы встретили Якова так, словно давно ждали.

— Эту книгу передайте, пожалуйста, сестре. Вы, вероятно, изучали — «История государства Российского». Передайте лично в руки, разумеется. Помните, это очень важно.

И записка Чачиной, и книга, завёрнутая в бумагу, и «очень важно» — это же доверие. Оно придало ему смелости для сегодняшнего разговора с Ольгой Ивановной.

...Чачина слушала его внимательно. Она видела, что Яков не просто жаждет деятельности, но давно и активно работает в ученическом кружке и среди бурнаковских лесопильщиков, парень не по возрасту образован, связан с рабочими. Ей нравилось, что он избегал красивых слов, озабочен самим делом.

— Вы понимаете, Ольга Ивановна, иногда мне кажется, что я рассказываю рабочим не то, совсем не то. О дне сегодняшнем, о том, что было вчера, позавчера я могу им рассказать не более, чем они знают сами, — о забастовке на лесопилке или несправедливости Добровых. Всё это важно, но узко — не дальше Канавина. А пора уже шире, глубже. Вы понимаете?

«Неужели этому юноше только шестнадцать? Да и шестнадцати, кажется, нет... А он красив. Особенно глаза и шевелюра. Зачем парню такие волосы?» — подумала она, а вслух сказала:

— Погодите, Яков, дайте мне с мыслями собраться... То, что вы говорите, очень, очень важно и интересно. Я хочу вам показать один документ. Но учтите, я рискую свободой. И не только я...

Она бы не удивилась, если б Яков вскочил, возмутился, упрекнул её в недоверии, недостойном революционера. Но он только кивнул и тихо сказал:

— Понимаю.

Чачина подошла к двери, накинула крючок, а затем развернула книгу, которую передали для неё Пискуновы, — «Историю государства Российского» Карамзина. Яков увидел, как Ольга Ивановна открыла переплёт и ловко, почти незаметно вынула оттуда вчетверо сложенный листок тонкой бумаги.

— Посмотрите, Яша, с этой газетой теперь вам придётся иметь дело часто...

Он прочитал эпиграф газеты: «Из искры возгорится пламя».

Ольга Ивановна посмотрела на Якова, и ему показалось, что она ещё не сказала чего-то самого главного.

— Знаете, Яша, кто создал эту газету? — И тут же ответила: — Ульянов. Это газета нашей социал-демократической рабочей партии.

Яков уже читал Манифест Российской социал-демократической рабочей партии, принятый на её Первом съезде. Запомнились ему слова о том, что политическую свободу русский пролетариат может завоевать себе только САМ, в социальной революции.

— Так вот, Яков, — говорила Чачина, — партия наша провозглашена, однако её ещё нужно создавать. Нужна программа, нужна организация. За эту задачу и взялся Владимир Ильич Ульянов. Для этого он и создал за границей нашу «Искру» — первую нелегальную общерусскую политическую газету революционных марксистов.

Вдруг внимательно взглянула на Якова, словно что-то проверяя, и тихо произнесла:

— А знаете, что Ульянов встречался с нижегородцами?

— Когда?

— Последний раз — прошлой зимой. Он лишь недавно возвратился из ссылки — и уже побывал у нас, в Нижнем, узнавал, как работают наши социал-демократы, говорил о задачах революционной борьбы. Знаете, где это происходило? В знакомом вам доме на Жуковской улице.

— На Жуковской?

Иной увиделись ему и Чачина, и нижегородские социал-демократы. Значит, местная организация связана с другими организациями России, если сюда, в Нижний, приезжал Ульянов.

— Ольга Ивановна, я тоже социал-демократ. Я выполню любое задание партии.

— Если бы я не верила в это, сегодняшнего разговора не было бы.

Она бережно взяла из рук Якова газету, словно боялась обидеть его.

— А как же... Я хотел прочитать её рабочим.

— Прочтёте, Яков, непременно прочтёте. А пока расскажете о ней своими словами. Не побоитесь?

— Я побоюсь? — воскликнул Яков и тут же устыдился того, что сказал слишком громко, по-мальчишески. И уже спокойно, по-взрослому, спросил:

— В Бурнаковке?

— Нет, в Сормове.

— Хорошо.

— И ещё одна боевая задача. Для вас — главная. Нужно, чтобы нижегородская молодёжь понимала нас. Конечно, учащаяся молодёжь — это не рабочий класс. Но их активность, боевой дух могут сыграть большую роль в просвещении рабочего класса.

Слушая Ольгу Ивановну, Яков мысленно представлял людей, с которыми придётся работать, с которыми свяжется немедленно. Это, конечно, Леопольд Израилевич, бурнаковцы. Это Митя Павлов, с ним он познакомился у Горького. Это высланные в Нижний из Москвы члены студенческого «Исполнительного комитета». Яков уже встречался с Леонидом Мукосеевым, Яковом Грациановым, Сергеем и Борисом Моисеевыми, Алексеем Сысиным. Конечно, они старше его, но относятся к Якову, как к равному. Всё ближе по духу и убеждениям становится Якову четырнадцатилетний Вениамин. Ах, быстрее рос бы ты, братишка! Впрочем, уже сейчас на него вполне можно положиться.