Ксения Васильева - Импульсивный роман

Олег поругал жену за бестактность, но она логично заявила, что деда никогда не видела и не знала, а если и слышала от матери (очень редко), то что-то неопределенное, и потому не думала, что начнется такой сантимент. На что Олег ответил, что старики — народ особый и понять их можно только с пол-литром. Потом они заговорили о предстоящем банкете в честь докторской их начальника и о том, что ему подарить на собранные деньги. У начальника много детей и родственников. Надо что-нибудь умиротворяющее, сказала Инна, и Олег подумал, черт возьми, умница у меня жена, надо это завтра на работе продать — умиротворяющее. И все восхитятся Инной, о которой и так ходят слухи, вполне загадочные: тут и дедушка «Юлик», и голос, и математические способности, и… она запросто обработала единственного холостяка на то время и виднейшего «ящиковского» мужчину. Так вот.

А вообще о родственниках жены Олег знал мало. Зачем ему? Сама Инна ими не интересовалась, тем более что их в живых и не осталось. Конечно, в детстве и юности, когда начинаешь интересоваться своей семьей (пока еще поверху, несерьезно), Инна смотрела семейный альбом, но дама с высокой прической и господин с приглаженным пробором не вызвали у нее интереса — хотя были ее дед и бабка. Тетка Улита, или Эва, как называла ее мать, Инне нравилась: стоит гимназисточка в глухом передничке с длинным овальным личиком, высокомерным и святым, а надо лбом короной кучерявятся темные — шапкой — волосы. Непохожая на их семью. Но ее тоже нет, и зачем Инне ее помнить? Несуществующую женщину на куске картона. Так и не поняв, куда подевалась тетка, Инна спросила, к слову, у матери, но услышала, что та эгоистка, наглая, бессовестная, исчезла, не думая о своих родных, и никогда не подала ни знака. Тогда Инна резонно сказала, что наверняка тетка погибла, на что мать возразила, что тетя Аннета разыскивала Эву и не могла найти ее ни среди живых, ни среди мертвых. Инна возразила, что время было такое, что половина умерла без каких-либо регистраций. Антонина Алексеевна не возразила своей знающей дочери и с тех пор стала думать о Эве как о мертвой. Раньше думала с ядом, укором, потому что так скрыться могла только Эва, вернее та Эва, какую узнала она в дни революции. Скрыться и жить припеваючи. Что живет Эва припеваючи, Антонина Алексеевна была уверена. А после слов Инны стала для нее сестра умершей. Мертвее некуда. Мертвее мамочки, на могилку которой ходила она чаще, чем к Трофиму.

И тут письмо. Ошеломляющее. В котором говорилось (самой Эвой!), что стала она разыскивать сестру недавно, когда состарилась, и в этом себя винит. И сразу поверила Антонина Алексеевна в письмо. Потому что только Эва могла так кичиться своей неблаговидной неправедностью.

И на это письмо надо было отвечать, потому что прошло оно множество инстанций, судя по печатям и надписям. Долго оно бродило, прежде чем нашло Антонину Алексеевну. И требовало ответа. Антонина Алексеевна заболела. Не гриппом, конечно. Душевно заболела. Почернела и ушивала свои немногочисленные платья. За неделю, безо всяких диетических режимов, которые обсуждала с подругами Инна, похудела Антонина Алексеевна вполовину. Стала уединяться. Вместо сидения у телевизора по вечерам сидела теперь на кухне и вздрагивала, когда кто-нибудь входил, хотя ничего тайного и подозрительного не делала, а просто думала. Первым заметил ее состояние зять. Он и сказал Инне, что мать сдает и что надо показать ее врачу, как бы не случилось чего плохого. Инна немного раздражилась и сказала, что уже посылала мать к врачу, но та упрямится. А вообще это идет от рыхлости и неподвижного образа жизни, потому что хождение по магазинам — это не полезная ходьба, а черт знает как вредно. Олег хмыкнул на это, и они поссорились. Однако по прошествии некоторого времени Инна поговорила с матерью снова. Но опять раздраженно и в повышенном тоне. Сказала, что матери давно надо пойти и посоветоваться с доктором Якулихиной (которая была их районным прикрепленным врачом). Антонина Алексеевна молча кивнула, и Инна осталась довольной, она не думала, что мать так скоро и без ропота согласится пойти к доктору Якулихиной (а куда же еще идти?), потому что и Инна, и Антонина Алексеевна, и многие другие знали отлично, что с доктором Якулихиной советоваться не о чем и незачем. У доктора Якулихиной знания давно прошли, как легкое ОРЗ, а скорее, их и вовсе никогда не было, потому что в молодости доктор Якулихина была очень мила и подавала сначала документы в киноинститут, на актерский. И не попала. С огорчения подала в медицинский, где были у ее папы приятели, сдала она туда неплохо. Но медицину, а также сопряженных с нею больных людей доктор Якулихина не выносила, а теперь особенно сильно, придя в возраст. Когда-то, после окончания института, ее направили при содействии тех же папиных знакомых в районную поликлинику, она заменила свои честолюбивые мечты об актерской славе другой мечтой, не менее сильной: однажды на прием к ней придет великий человек, живущий как раз в ее микрорайоне, и влюбится в молоденькую и хорошенькую, талантливую доктора Якулихину Тамару, и у Якулихиной Тамары начнется красивая и долгая в своей красоте жизнь. Но шли годы, а к ней на прием если и приходили более или менее «великие» (которые почему-либо не были прикреплены к ведомственным поликлиникам), то либо в насморке, сквозь который они не замечали прелестей доктора, либо с язвами или малыми сердечными приступами, которые молодой доктор принимала за отравление или колики. С пациентами сложилось неудачно. Потому, выйдя замуж за соседа по даче, служащего министерства, Тамара Якулихина навсегда затаила острую нелюбовь к обманувшей ее профессии. Не пошла Антонина Алексеевна к Якулихиной. Каждый раз, подавая дочери обед, она пыталась заставить себя поговорить с Инной, но, глядя, как дочь невнимательно ест, держа близко к глазам сначала «Правду», потом «За рубежом», потом «Науку и жизнь», не могла повернуть язык и сказать: Инна, нашлась твоя тетка во Франции и хочет приехать в гости… И на зятя испытующе смотрела Антонина Алексеевна, когда тот после обеда ложился на диван и, глядя то в телевизор, то в кроссворд, кричал Инне на кухню, где она и после обеда оставалась сидеть с журналами: Инна, семь букв, третья «а»! Крупный советский живописец! Инна, помедлив, отвечала недовольно: Пластов! У тебя маразм! Сотый раз встречается! Не мешай читать. Олег добродушно качал головой, вписывал слово и начинал приставать к теще с каким-нибудь понятием по хозяйству. Антонина Алексеевна отвечала, смотрела на него и думала, что никогда ничего им не скажет, а письмо порвет, и пусть Эва думает, что ее уже нет, и успокоится там у себя, во Франции, в Париже. Никаких мыслей о том, что единственный, кроме нее, оставшийся от семьи человек — Эва, сестра, — это последняя возможность не столько встречи, нет, а главное, последняя возможность уничтожить всечасную, далекую глубинную тоску сердца и что-то зыбкое, терзающее особенно по ночам, кажущееся обычным людям неважным, не стоящим внимания… Никаких таких мыслей у Антонины Алексеевны не возникало. Томаса в юности была умненькой — в достаточной степени, сейчас же стала просто очень пожилой женщиной с семьей, которой хотелось одного — покоя. А Эва несла беспокойство, и — увы — более ничего. Только в первую минуту чтения письма что-то кольнуло Антонине Алексеевне в сердце, только в первую минуту, а потом пошли мысли о том, как бы сделать так, чтобы Эва не появилась. Антонине Алексеевне казалось, что с Эвой сразу придет что-то, что изменит все течение их семейной жизни, и после уже ничего не поправишь и не наладишь русло. Эва такая.