Владимир Москалев - Королева Бланка

– Вам кажется это странным и неприемлемым, – догадалась кормилица, глядя на растерянные лица мальчиков. – А хотите знать, что еще говорят катары и за что их так не любит Римская церковь?

Переглянувшись, братья неуверенно и недружно произнесли приглушенными голосами:

– Хотим.

– Я скажу вам о евхаристии. Вы знаете, что это такое (оба кивнули). Так вот, согласно учению катар хлеб при таинстве причащения – не есть тело Христово, а вино – не кровь Его. Ибо если Христос под видом причастия таков, каким был во плоти, Ему не войти в рот человека. Вижу, удивлены. Но вот послушайте еще, что говорят ученики Арнольда [44] По-видимому, кормилица имела в виду Арнольда Брешианского (1100–1155), выступавшего с резкой критикой духовенства. из Италии: «Нигде не написано, чтобы Христос отдал Церковь во власть нечистых на руку и умом служителей, или чтобы Он повелел им совершать таинства. Они ведут не апостольскую жизнь, поэтому совершаемые ими обряды ничего не значат».

– Вот так-так, – озадаченно протянул Робер, – попробуй-ка, скажи об этом нашему духовнику или кардиналу. Назовут безбожником, пожалуются матушке, а потом станут допытываться, где мы это услышали…

– Кормилица, ты говорила о каких-то вальденсах, – остановил его поднятой ладонью старший брат. – Они тоже еретики? Догадываюсь только, что они в чем-то разнятся с катарами, иначе не назывались бы по-иному.

– Ты прав, мой юный король, – кивнула Гелинда. – Вообще, это удивительные люди. Они верны, честны, никогда не лгут и ходят как нищие. Ни гнева, ни ярости не увидишь у них. Женщины скромны, не сплетничают, избегают пустых разговоров и клятв. Гостиницы и трактиры эти люди называют «мастерскими дьявола», а танцы именуют «дьявольской мессой». Зато они знают почти наизусть Евангелие и часть Ветхого Завета, в отличие от катар, отвергающих его вовсе. Но я не стану вам говорить о различиях в верованиях. К чему вам это знать? Скажу только, что слышала о них, вернее, о том, как они отзываются о Римской церкви. Они согласны с нами, что развратное и богатое духовенство – не есть правители Церкви Божьей, а суть волки хищные и грабители, коим Христос не поручал невесты Своей, и им повиноваться не должно. Они не ходят на мессу и говорят, что Римская церковь – не от Бога; истинная – только Церковь Святых. Они отвергают церковное пение, молитвы Пресвятой Деве и апостольский символ веры; они заявляют, что все это было придумано папским клиром, а не преподано Христом. Они признают только молитву Господню, причем утверждают, что молиться должно везде, ибо сказано апостолом: «Хочу, чтобы мужи молились во всяком месте».

– Значит, кроме Господа, они никого не признают? – спросил Людовик.

– Они убеждены, что святые не слышат молитв и не молятся за нас, а потому не нужно просить их о заступничестве. Молитвы за души умерших, милостыни и мессы – всё это пустой звук, как и чистилище и уж совсем лживый документ – индульгенция.

– А мясо во время поста они едят? Я слышал от священника, еретиков обвиняют еще и в этом, – вспомнил «поучительные беседы» святого отца замковой церкви Робер.

– Вальденсы недоумевают, почему во время поста нельзя есть мясо. Христос не запретил этого; ничего подобного в Евангелии и Его заветах нет. Поэтому священник на сей раз не солгал. Ну да эта братия знает, когда говорить правду, а когда бессовестно лгать. В целом же церковный клир вовсе не надобен, и вальденсы, как вы уже и сами догадались, милые мои, стоят за полное отрицание Церкви.

– Святые отцы, конечно же, очень хорошо понимают это и потому ведут с еретиками беспощадную войну, – вывел невеселое заключение Людовик.

– Именно так, мой мальчик, – согласно кивнула кормилица. – «Победившие спят слаще побежденных», – говорил Плутарх. – Вы же оба оставайтесь в той вере, в коей вас воспитали, ибо иное неприемлемо для королевских детей. А о нашем разговоре помалкивайте: коли узнает кто – несдобровать мне, и больше вы уж не увидите меня, разве только когда буду болтаться на веревке или гореть в костре.

– Мы не хотим, Гелинда, чтобы ты болталась на веревке! – горячо воскликнул Робер и, бросившись к кормилице и упав перед ней на колени, обнял ее ногу.

– И не позволим, чтобы тебя сожгли на костре! – С этими словами Людовик припал к ее другой ноге. – А потому, клянусь тебе, я буду молчать!

– И я клянусь! – вторил ему брат.

– Вот и я не хочу с вами расставаться, дорогие мои, потому что люблю вас, как родная мать, – растроганно проговорила кормилица. – Да и кого же еще любить мне на этом свете, как не славных деток нашей королевы, за которыми ходила, едва они появились на свет божий. Совсем ведь одна я. Сестру мою сожгли за ее смелые высказывания в защиту истинной веры Христовой, а меня спас от смерти ваш дед Филипп; царство ему небесное, – правильный был король!

– Я очень любил его. Я всегда буду поступать, как мой дед! – пылко воскликнул Людовик. – Я буду помнить о нем до самого моего смертного часа!

– И я тоже, – прибавил Робер.

– Вот и славно, детки мои, – улыбнулась кормилица. Потом спросила, глядя на каждого по очереди: – Надеюсь, вы поняли, что такое Грааль?

– Это святая чаша, за обладание которой борются две церкви – Римская и катарская, – объявил король.

Гелинда растолковала по-иному:

– Это камень, упавший с неба; его ищут ваши святые отцы, чтобы вставить в корону Люцифера, ибо церковь Римская – от дьявола. А теперь, дети мои, я вернусь к тому, с чего началась наша беседа.

– Ты говорила о волках в овечьей шкуре, которые не дают покоя нашей матери, – вспомнил Людовик.

– Во дворце идет охота, – нахмурив брови, зловещим голосом, как показалось братьям, промолвила кормилица. – Олень, которого норовят разорвать на куски злые собаки, – ваша мать. Много людей при дворе, не все преданы трону. Прячутся по углам, косятся на королеву злыми помыслами одержимые приспешники дьявола. Я вижу их – они шепчутся, глядят исподлобья, опускают глаза, торопясь уйти. Я не знаю их имен, но они чужие, и они готовят какое-то новое злодеяние.

– Да ведь я велел семействам Дрё и Куси убраться прочь! – возразил Людовик. – Кто же еще, кроме них, может вынашивать преступные замыслы против короны?

– Кое-кто мне знаком, – продолжала кормилица. – Зачем, скажи на милость, приезжала недавно герцогиня Бургундская мадам де Вержи? Я заметила, она недобро поглядывает на Бильжо. И что ей надо от короля?

– Она разбирает тяжбу со своими вассалами и просила королеву о возможности узаконить наследственные права сира де Летри на сеньорию Покьер, – ответил Людовик.

– Пусть так, – неохотно согласилась кормилица, – если только это не предлог для того, чтобы встретиться с нужными людьми или вынюхать что-то. А что делала во дворце жена Гуго де Лузиньяна? Приезжала в гости к той, которую ненавидит?