Владимир Москалев - Королева Бланка

На самом деле Бильжо размышлял над тем, что услышал. Ему казались не внушающими доверия и этот незнакомец, и его совет графу, и четверо его друзей. Сам дождь казался ему подозрительным!

Молча отойдя от окна, бесшумно ступая по полу, Бильжо прислушивался. К чему именно, он и сам еще не знал, но прежде всего к тому, что происходило за дверью. Ему казалось, что как раз там притаилась опасность, которой никто не ждет. Здесь он и остановился, сложив руки на груди и застыв, точно всамделишный сфинкс.

Но вернемся к беседе дам в тот момент, когда наше внимание отвлек Бильжо.

– А пока примите наши соболезнования по поводу уплывшего из ваших рук приза, – сочувственно проговорила Бланка. – Кажется, это была черно-бурая лиса?

– Нет, ту уже забрали, мне досталась бы рыжая.

– Не отчаивайтесь, мадам, – попыталась успокоить раздосадованную лучницу Амальда, – вернется из похода Фридрих, попросите его поделиться с вами своей бородой, она, как говорят, точь-в-точь такого же цвета, как и у его деда Барбароссы, то есть рыжая. К концу похода она у него отрастет по самую грудь. Не правда ли, ваше величество?

– Увы, императору не суждено сделать супруге графа Шампанского такой роскошный подарок, – с мягкой улыбкой ответила Бланка. – Нежданную весть привез посланник: Фридрих вернулся в Германию.

– Вернулся? – воскликнули обе дамы почти одновременно. – Вот так-так! Что же вынудило его так поступить?

– Он внезапно слег с лихорадкой. Не он один. Так, во всяком случае, передал посланец.

– Папа, надо полагать, был весьма опечален таким пассажем, – заметила Агнесса, – ведь, как говорят, в глазах Рима Фридрих – единственный человек, достойный возглавить этот крестовый поход против неверных, – шестой по счету.

– «Опечалился» – слишком мягко сказано, – стала объяснять королева. – Он пришел в страшный гнев и отлучил императора от Церкви. Мало того, проклял как безбожника и клятвопреступника. Причина, догадываюсь, не в том, что германец отказался от похода; двенадцать лет со времени принятия креста он год за годом оттягивал свое выступление и вот наконец решился, но и в этот раз обманул доверие Рима.

– Однако у него была уважительная причина, – резонно заметила Амальда.

– Григорий Девятый даже слышать об этом не хотел! Он уверен, что Фридрих изобрел этот предлог, чтобы отказаться от похода.

– Что же придало ему такой уверенности?

– Образ жизни императора: его насмешка над верой, отрицание евхаристии, его растленная душа.

– Можно ли было уповать на такого монарха, как на предводителя похода против ислама?

– Агнесса права: другого кандидата Рим не видел.

– Что же, приписываемые ему пороки и в самом деле имеют место? Он и вправду безбожник и к тому же отличается безнравственностью?

– Судить об этом не приходится двояко. Начнем с того, что Фридриха воспитывал Иннокентий Третий. Питомец грозного Папы должен был стать верным сыном Церкви…

Бланка поведала о том же, о чем рассказывал Людовику Тибо, но добавила еще кое-что по поводу растления:

– Это образованный, умный, даже ученый человек [47] Фридрих II, помимо веротерпимости, отличался образованностью и глубокими познаниями о культурах многих народов: мусульман, греков, евреев, китайцев. Этим он вызывал к себе уважение современников, прозвавших его «Чудом мира». . Представьте, он открыл университет в Неаполе! Его перу принадлежит трактат о соколиной охоте и весьма мудрое, на мой взгляд, высказывание по поводу испытания огнем, так называемой ордалии. Он говорил: «Раскаленное железо не может остыть без естественной причины».

– Выходит, он отрицает Божий суд? Не верит, что Богу подвластно все, и Он может остудить железо в руках невиновного? – округлила глаза Амальда.

– Вот именно, моя милая, – ответила королева-мать. – Он не признает ордалии и утверждает, что все это выдумки попов; впрочем, того же мнения придерживался и мой свекор Филипп. Но вот что касается порочности императора, то в этом он, есть все основания полагать, превзошел Калигулу и Нерона, известных распутников. Вообразите себе, мои дорогие, этого, в общем-то, невзрачного с виду человека с рыжими волосами в роли развратника! Тем не менее это так. Он лишал девства юных девиц – каждый день по одной – и делал их потаскухами, дворцовую церковь превратил в дом терпимости и мочился на алтарь. Он развратничает, притом открыто, не только с молодыми женщинами, но и с мужчинами. Он имеет целый гарем, в котором помимо христианских есть и мусульманские женщины, причем последних больше; каждый год все они рожают ему детей, количество которых уже не поддается исчислению. Два года назад он женился на Иоланте, дочери короля Жана де Бриенна; иногда ее называют Изабеллой. Не было дня, чтобы он не обманул ее с другими женщинами, а как только она забеременела, он отослал ее в свой гарем. Таков этот император, которого ты, Амальда, еще увидишь: он непременно нанесет визит королю Франции.

– Откуда же вам столько известно о нем, мадам? – поинтересовалась новая фрейлина. – Быть может, вы с мужем бывали в Германии?

– Об этом поведал кардинал де Сент-Анж. О, папская курия располагает обширными сведениями, касающимися любого правителя, тем более такого, как Фридрих. Не отрицаю, впрочем, некоторого преувеличения в этих слухах, раздуваемых Церковью, но, как известно, не бывает дыма без огня.

– Ах, чем бы нам теперь заняться, мадам? – обратилась Агнесса к королеве. – В обществе придворных дам ужасно скучно: все их разговоры только о нарядах и о мужчинах.

– Сыграем в кости, – предложила Бланка. – Государственные дела ужасно утомляют. Упаси Бог войдет кардинал и станет бубнить надоевшую песню о еретиках и графе Тулузском Раймонде, которого надлежит обязать выдать закоснелых вероотступников, а самого заставить припасть к ногам Римской матери-церкви.

Внезапно за дверью послышались негромкие голоса. Слышать их мог только Бильжо. Взявшись за рукоять меча, он повернул голову. Ему был знаком один голос: там стоял камердинер.

Дверь тихонько приоткрылась.

– Чего тебе? – вперил в него грозный взгляд Бильжо.

Понсар доложил:

– Прибыл посланник из Оверни и просит госпожу де Лонгеваль спуститься к нему, во двор. Он привез важные известия.

– Ступай, я передам.

Дверь закрылась.

– Что там такое, Бильжо? – спросила королева, отрываясь от игры.

– Нарочный из Оверни. Похоже, что-то произошло в Клермоне. Об этом надлежит послушать вашей фрейлине, дело касается ее.

– Ты слышала? – обратилась Бланка к Амальде. – Уж не беда ли с твоим отцом? Помнится, ты говорила, он стал слаб здоровьем, да и многочисленные раны не дают ему покоя.

– Ах, боже мой, не случилось бы самого худшего, – всплеснула руками Амальда. – Отец, правда, не жаловался, но я знала, что его мучают боли в груди и надсадный кашель. Он всегда прятал свой носовой платок, не показывая его никому. Но однажды он обронил его, и я увидела, что платок в крови. Не так давно барон де Кабестан совершил набег на его земли; было жестокое побоище, и один рыцарь нанес отцу рану в грудь. Она долго не заживала, но, в конце концов, все обошлось, да видно удар мечом не остался без последствий.