Владимир Москалев - Королева Бланка

Подошел священник, перекрестил его, забормотал что-то. Палач, перехватив дубинку, осенил себя крестом и отошел в сторону. Присутствующие молчали, тупо глядя на безжизненное тело. Подошел лекарь.

– Ты оказался прав, – сказал ему Тибо. – Он невиновен.

– Ищите истинного убийцу, монсеньор, – ответил Лемар. – Этот, – кивнул он на мертвого Жавеля, – всего лишь слепой исполнитель.

– Убрать! – приказал Тибо.

Слуги потащили труп.

Глядя на него, Тибо подумал, что можно, очевидно, и самому найти ту, о которой говорил виночерпий. Он посмотрел на дам и опешил: все они казались ему чуть ли не исполинами, и у всех, как у мавров, были отчего-то большие рты и толстые губы. Он отвернулся. Теперь поздно. Единственная стоящая улика – голос отравительницы – не смогла помочь, попросту не успела. Покойник унес ее с собой в могилу. На глоток бы меньше выпить глупому виночерпию… Но сделанного не вернуть и не изменить.

Он подошел к телу супруги, вновь опустился на колени. Стал бормотать что-то, говорить теплые, уже никому не нужные слова.

Бильжо стоял рядом, немой, недвижимый, как идол на капище. Глядя на мертвое, навеки застывшее лицо Агнессы, он вспомнил ее недавнюю беседу с королевой. И разомкнув губы, молвил тихо, так, что никто его не услышал:

– Как ни набожна ты была, как ни послушна Церкви, а не пожелал тебя защитить Отец Небесный. Так стоит ли молиться Ему, уповать на Его помощь? И не есть ли Он, как следует то из Библии, палач и убийца?

Придворные медленно, опустив головы, стали покидать покои. Осталось несколько человек, среди них Лузиньян.

Юный король подошел к матери, взял ее за руку.

– Матушка, мне припомнилась одна встреча. Граф Тибо, видимо, забыл о ней. Мы шли с ним в Оружейную. Нам повстречалась Изабелла Ангулемская. Я спросил ее, не видела ли она виночерпия, я собираюсь послать его за вином для королевы.

– И что же?

– Уж не она ли?.. И рот большой у этой Аэдоны [61] Согласно мифу Аэдона, жена фиванского героя Зета, из зависти попыталась убить старшего сына своей невестки Ниобы, но по ошибке убила своего собственного – Итила. .

Бланка нахмурилась:

– Изабелла?!

И задумалась. Да, выше среднего роста, но что еще? Ничего. Улик нет. Губы? Да мало ли таких? Если только голос… Но единственный, кто мог бы в этом помочь, уже ничего не скажет. Яд сделал свое дело во второй раз.

К ним подошел Лузиньян. Он слышал слова короля.

– Только не моя жена, сир, – сказал он, обращаясь к Людовику. – Она, конечно, сварливая баба, но чтобы отравить королеву… Клянусь, она на это не способна.

– Может быть, – все еще пребывая в задумчивости, проговорила Бланка.

Вошли слуги с носилками и саваном. Бланка не мигая смотрела, как он тихо ложится на остывшее уже тело. Рядом в скорбном молчании стоял Тибо, неподвижный, словно монах, отрешенный от всего земного и душою вслед за супругой воспаривший к небесам.

Подошел Людовик. Голосом, проникнутым состраданием, промолвил:

– Брат мой, твоя супруга спасла жизнь моей матери.

– Увы, слишком дорогой ценой, – произнес Тибо.

Резко похолодало. С Атлантики ринулся на материк насквозь пронизывающий ветер. Выпал первый снежок, но быстро стаял. На смену ему пару дней спустя северный ветер принес легкий морозец и обильный снегопад. И издевался, глядя вслед стыдливо покидающему поле боя западному собрату: смотри мол, коллега, как это делается.

Двор задержался в Санлисе. Пришли известия, что в парижском королевском дворце затеяли ремонт в кабинете короля, в молельне королевы-матери и в иных местах: кое-где облупилась штукатурка на стенах, пошли трещинами плиты пола и требуется заменить оконные рамы. А тут еще в зале Малого совета обвалился потолок в углу…

Но двор не скучал в Санлисе. Он никогда не скучал – развлечений хватало. Та же охота – не соколиная, так псовая, не на цапель, так на оленя или кабана. Кроме этого – игры, танцы, труверы, жонглеры, мистерии.

Тибо было не до развлечений. Он давно уже отбыл в Труа. Там, в соборе Святого Этьена, в семейной усыпальнице графов Шампанских предали земле уснувшую вечным сном его вторую супругу; их дочери Бланке, будущей принцессе Наваррской, было к тому времени почти два года.

Прошло около месяца с тех пор, как упокоилась Агнесса де Боже. Двор жил своей жизнью, его мало трогала чужая скорбь. В конце ноября 1227 года, в канун Дня святого Андрея Первозванного, первого ученика Христа, решили устроить бал. Бланку прельщала мысль показаться в новом платье, сшитом в Амьене по ее заказу и недавно доставленном ей. Парижские модницы пока что практиковали некоторые нововведения усопшей графини Агнессы, но ее ученицы уже выдумали что-то новое, и за несколько дней до бала по замку стали носиться слухи об изменениях в прическе и длине рукавов.

В этот вечер Бланку окружал весь двор – ее маршалы, министры, конюшие и другие, в основном из преданных короне семейств Клеман, Немур и Бурбон. Все ее партнеры – принцы королевского дома и епископы, перечислять нет надобности. Упомянуть можно только о том, что бал открыли королева-мать с сыном, которого вскоре сменил кардинал, затем епископы Санса и Буржа.

Бильжо не присутствовал на балу: Амальда была больна, и королева-мать отпустила его к ней. Ее комната в конце коридора, посередине которого разрыв – проход, напоминающий галерею с колоннами и арочными перекрытиями. Проход под косым углом уходил вправо, затем через три колонны под прямым уже углом сворачивал влево, на закрытую галерею, одна из дверей которой вела в королевские покои. Все эти переходы освещены факелами на стенах, дневной свет сюда не проникает, он пробивается лишь в торцевые окна коридора, где покои фрейлин.

Бильжо не спеша шел по Большой галерее, минуя колонну за колонной, арку за аркой. За то короткое время, что он шел до поворота, в уме его промелькнули несколько дат. 1203 год, первый штурм Константинополя крестоносцами. Он родился в этот год в замке Монморанси. Через семь лет его воспитание перешло в мужские руки. Еще через три года, как раз перед Бувином, его отдали в пажи графу де Блуа. Он вспомнил сейчас, словно это было только вчера, – уроки религии, обучение военным играм и умению быть вежливым и оказать услугу даме. Он быстро освоил все премудрости и стал выделяться среди сверстников. Граф отличал его за физическую силу и искусство владеть оружием и вскоре произвел в оруженосцы.

Это был уже – Бильжо повернул за угол, снова стал вспоминать – 1217 год. Новый крестовый поход, пятый по счету. Граф Блуа, едва не погибший при осаде Дамиетты, не взял его тогда с собой – мал еще. У него хватало других оруженосцев, постарше. Вернулись с ним домой двое из троих. Третьим – Бильжо было тогда уже восемнадцать – стал он сам, сын Беатрисы де Монморанси…