Дмитрий Агалаков - Дар из глубины веков

Позже он о том же напишет и Николаю Михайловичу Карамзину, тот будет требовать у Сулакадзева оригинал, но не получит его. Это будет страшный 1812 год. И будет он страшным не только для всей России в целом.

Он станет тяжелейшим для Петра Петровича Дубровского…

В самом начале 1811 года в «Депо манускриптов» пожаловал Гавриил Романович Державин. Он и прежде бывал тут. Дивился собранной коллекции.

В один из его приходов Дубровский попросил:

– Гавриил Романович, будь столь любезны, если будут какие-то рукописи, которые вам уже не нужны, подарите их нашему «Депо». И поставьте ваш автограф на память потомкам.

– С удовольствием, Петр Петрович, – сердечно, хоть и по-барски улыбнулся живой классик. – Из уважения к вашему титаническому и столь полезному труду на ниве просвещения и к радости потомков, сделаю.

В «Депо манускриптов» скоро привезли две рукописи знаменитого русского поэта. На одной из них стояла дарственная надпись: «Сей манускрипт как охотнику до подобных редкостей подарен самим автором Петру Петровичу Дубровскому в Петербурге в 1811 году генваря 11 числа и подписан собственною моею рукою Гавриил Державин».

Все эти годы, работая с рукописями и книгами, Дубровский был счастлив. И справедливо считал, что ему достаточно одного знакомства со Строгановым. И был прав! Он жил и трудился за ним как за каменной стеной.

И вот все в том же 1811 году Александра Сергеевича Строганова не стало. Ушел из жизни екатерининский вельможа, великий меценат своей эпохи. И тотчас же тяжелейшая драма разразилась в жизни Петра Петровича Дубровского. Книжный рай, который так трудолюбиво создавал талантливейший коллекционер и просветитель своего времени, оказался под ударом.

Статс-секретарь Оленин не стал дожидаться, пока пройдет время. Строганов умер 9 октября. И очень скоро «Депо манускриптов» попало в осаду. Финансовая и административная проверка длилась четыре долгих месяца: с 12 ноября 1811-го по 2 марта 1812 года и стала адом для Петра Петровича Дубровского. Именно тогда он тяжело заболел. Стало ныть и сбоить сердце. Проверка утрат не обнаружила, Дубровский оказался кристально честен, но диагноз врача был страшен: «Выздоровления ожидать не приходится».

Можно только представить, что происходило в эти четыре месяца, если из человека здорового и никогда сильно не хворавшего Дубровский превратился в развалину.

И уже 5 апреля 1812 года Петра Петровича Дубровского отстранили от должности. Но удар следовал за ударом: у него отобрали казенную квартиру под предлогом возможной пожароопасной ситуации, «могущей истребить сокровище», и даже отказали в звании «почетного библиотекаря».

– Как можно-с, – сказал бедному Дубровскому один из секретарей Оленина. – Служба почетных библиотекарей приравнивается исключительно к действительной службе, Петр Петрович, а вы в отставке. Так что никак нельзя!

Но совсем без средств его не оставили. Не звери же!

– Вам будет единовременно выдано пять тысяч рублей и две тысячи за перевозку в Россию второй части рукописей, – ледяным тоном читал незнакомый Дубровскому чиновник, – также прибавлена тысяча рублей к назначенной в 1805 году пенсии. Очень хорошая награда! – в конце сказал Дубровскому чиновник. – Вы радоваться должны!

Но душу из него все-таки вытащили! Подавать апелляцию царю оказалось делом бессмысленным. Оленин был правой рукой всесильного Михаила Сперанского, а каждое слово последнего было на вес золота для государя. Строганов-младший где-то воевал, да и будь он в Петербурге, ничего бы не смог сделать. На торжество справедливости у Дубровского шансов не было. Новые люди управляли государством. К тому же стремительно надвигалась война с Наполеоном. Какое тут и кому дело до отстраненного от любимого дела библиотекаря? До его сердца, до его судьбы…

И вот началась война 1812 года. Напор французов, отступление русских. Коммуникации врага на пол-России. Битва на Бородинском поле 7 сентября. Сдача Москвы. Пожарище, в котором сгорели тысячи старинных книг. «Повесть временных лет» и «Слово о полку Игореве» в том числе. Затем зима, партизанская война, голод и холод. Говорил ведь еще в 1811 году Александр Первый французскому послу Арману Коленкуру: «За нас – необъятные пространства! Француз храбр, но долгие лишения и плохой климат утомляют и обескураживают его. За нас будут воевать наш климат, наша русская зима!» Так и вышло: искусали казаки и партизаны до полусмерти обмороженного, изголодавшегося француза и выставили вон.

В Санкт-Петербурге от разбитого сердца потихоньку угасал Петр Петрович Дубровский. Теперь ему и здоровье не позволяло толком поднять голову и стечения обстоятельств. Как известно, 3 мая 1812 года Михаил Михайлович Сперанский получил внезапную отставку. Это был как нож гильотины, срезающий голову приговоренному. Никто так и не узнал о содержании последней беседы между царем и его первым фаворитом. Но, как говорят очевидцы, и не кто-нибудь, а Михаил Кутузов, Сперанский вышел от императора бледнее смерти и стал укладывать в портфель вместо документов шляпу. Затем упал на стул, и его повело. Кутузов быстро налил ему воды. Вслед вышел царь, сказал: «Еще раз прощайте, Михаил Михайлович» – и удалился. А дома Сперанского уже дожидался министр полиции Балашов, который лично передал бывшему государственному секретарю приказ покинуть столицу. Вот это была опала! Но за что так жестко?.. И должен был бы статс-секретарь государственного секретаря тоже уйти в тень, и навечно, да не тут-то было! На должность госсекретаря Александр Первый назначил Александра Семеновича Шишкова, военного и деятеля культуры, большого патриота, правда, убежденного крепостника. Назначил и взял его с собой на войну с Наполеоном. А исполняющим обязанности стал не кто-нибудь, а Алексей Николаевич Оленин. Стоит сказать, он пребудет в этой должности аж до 1826 года, а потом уже Николай Первый утвердит его официально госсекретарем, но уже через год Оленин уйдет на пенсию по старости. К тому времени Дубровского давно не будет в живых!.. Нет, не ссорься с сильными мира сего! И угадывай, кто может забраться на Олимп прежде тебя! Не приведи господи увидеть там того, кому ты когда-то бросил в лицо оскорбление. Так и получишь каблуком в личность и полетишь вниз!.. А посему у Петра Петровича Дубровского не оставалось более шансов хоть чуть-чуть приподнять голову. И уже не будет!..

В 1812 году, когда Москва горела в плену французов, когда хаос объял всю России, в зимнем и холодном Санкт-Петербурге в квартиру к Петру Дубровскому пожаловал гость в теплой долгополой шубе и бобровой шапке. Это был Александр Иванович Сулакадзев! Подмышкой он держал сверток, в кармане принес бутылку коньяка. Слуга помог ему раздеться.