Дмитрий Агалаков - Дар из глубины веков

Миролюбов скрывал горе. Зачем показывать свои чувства? Но как же глупо он поступил, вызвав консьержа! Он все сделал правильно, по закону, и все-таки, как все вышло преступно глупо! Надо было найти предлог, войти одному и на свой страх и риск вынести из мастерской «дощьки»! О них никто бы не вспомнил! Ценность для всех представляли только картины!

Художник Изенбек был заметной фигурой в мире искусства Брюсселя, и скоро сюда пожаловал господин Кооманс де Брашен, адвокат покойного. Он опечатал мастерскую, и за дело взялась полицейская и юридическая службы Бельгии, а значит и Третьего рейха.

Через несколько дней Юрий Миролюбов вместе с супругой пришел к господину де Брашену, и тот в присутствии свидетелей объявил, что все имущество и средства Федора Артуровича Изенбека передаются по наследству его другу Юрию Петровичу Миролюбову.

Галина Францевна схватила руку мужа:

– Это правда?! Юра?!

– Я догадывался, что мне достанется часть его картин. Может быть, квартира. Он был очень скрытен. – Миролюбов качал головой. – Он не раз намекал. Но что бы вот так, все…

– Впрочем, процедура наследования имущества в Бельгии крайне непроста, – заметил де Брашен. – Приготовьтесь пройти много инстанций. К тому же вы…

– Да? – спросил Миролюбов.

– Как бы вам это сказать потактичнее. Вы – русский. А Германия находится в состоянии войны с Россией. Вы меня понимаете?

И тут Миролюбов обиделся.

– Германия воюет не с Россией – она воюет с СССР. Да будет вам известно, господин де Брашен, что я сам воевал с большевиками в чине штабс-капитана в белой армии генерала Деникина.

– Уверен, это зачтется при рассмотрении вашего дела, – кивнул адвокат. – Тем не менее процедура есть процедура. Подпись под окончательным документом, по которому вы войдете в права над имуществом покойного Изенбека, должен поставить гаулейтер Брюсселя.

– Юрий Войцеховский? – с надеждой улыбнулся Миролюбов.

– Да, Юрий Львович Войцеховский.

Все дело в том, что Юрий Войцеховский был белоэмигрантом из России, известным в Бельгии журналистом, даже основавшим журналистское сообщество, куда Миролюбов однажды мечтал вступить. Отца Войцеховского, белого офицера, расстреляли большевики в 1919 году, поэтому он ненавидел СССР и поддерживал экстремистскую политику Германии и ее вторжение в Советскую Россию.

– Вы его знаете? – спросил адвокат.

– Нет, но будет предлог познакомиться.

– Желаю удачи, – пожал плечами Кооманс де Брашен. – И все-таки хочу предупредить вас: в Бельгии получить наследство – дело непростое и долгое. Тем более – чужому человеку. Ведь мало ли, как решил распорядиться своим имуществом покойный. И кто его знает, что принадлежит ему, а что его семье.

– Но у Изенбека не было семьи!

– В этом все и дело, – укладывая документы в стопку, кивал адвокат. – Это и нужно доказать вашей стороне. Ведь всегда могут появиться неожиданные родственники и потребовать свою часть наследства. Вам придется подождать.

– И как долго?

– Полгода, год, полтора, два, – адвокат развел руками. – И даже гаулейтер вряд ли тут вам поможет.

Адвокат Кооманс де Брашен оказался прав. Юрию Войцеховскому было не до наследства Изенбека. Гаулейтер даже не принял Юрия Миролюбова. Передал его дело на рассмотрение секретарям. К начальнику Брюсселя просились тысячи людей со своими проблемами! И куда более серьезными, чем вступление в наследство. «Ах, Федор Артурович! – так часто сетовал Миролюбов, когда машина по утверждению наследства уже заработала. – Чего бы тебе было не отдать мне эти таблички! А ты сам, – обращался он к себе, – как не догадался в те часы, когда началась суматоха вокруг покойного, не вынес “дощьки”? Сказал бы: они мои! Я их сам принес сюда. Что за глупая честность! Простота хуже воровства! Ну, ничего, ничего! Нужно только выждать…»

Неожиданно Юрия Миролюбова вызвали в брюссельское гестапо. Расспрашивали о его связях в русской эмиграции, об Изенбеке. Расспрашивал не кто-нибудь, а оберштурмбанфюрер Генрих Валлейс, шеф местного гестапо.

Он много курил и то дело цепко смотрел в глаза Миролюбову.

– С кем общался покойный Изенбек? О чем рассказывал? О нем ходит много слухов. Да и о вас в том числе. Будто вы что-то затевали. Занимались какими-то секретами и не допускали в эти тайны никого. Так ли это, господин Миролюбов?

Все дело было в том, что русская эмиграция в те годы была наводнена агентами НКВД. Сталин не жалел средств на свою резидентуру. Еще со времен Менжинского агенты НКВД старались уничтожить наиболее опасных белогвардейцев, других одурачить или завербовать. Миролюбову со всей серьезностью пришлось доказывать, что он не верблюд.

– Я – белый офицер, – резко сказал он. – Что до Федора Изенбека, так он командовал артиллерийской батареей в гражданскую войну и уложил большевиков более, чем вы можете себе представить. А наши тайны касались исключительно археологии, господин Валлейс. Даю вам слово. Меня со своей стороны интересует, как продвигаются дела со вступлением в наследство господина Изенбека.

– Не торопитесь, господин Миролюбов, не торопитесь, – цепко глядя на русского эмигранта, ответил ему оберштурмбаннфюрер Генрих Валлейс.

В конце концов Юрий Петрович понял, что в мастерской Изенбека гестапо уже успело порыться. Но вряд ли, успокаивал он себя, их могли заинтересовать старые престарые доски с чертами и резами. И все-таки сердце его ныло при мыслях об этом… Тем более что в одном из коридоров Брюссельского гестапо он увидел проходившего из одного кабинета в другой… Марка Пфейфера! Или ему только показалось? С другой стороны, любой чиновник министерства образования мог оказаться в этой опасной и очень подозрительной ко всем организации.

Но когда спустя год с лишним он получил документы на вступление в наследство и ветром примчался в мастерскую Изенбека, ужас охватил его. Большей части картин – живописи и графики – на стенах не было. Не было и «дощек». Негодование и чувство потери душили его.

Он побежал к адвокату Коомансу де Брашену, но тот лишь развел руками:

– Что вы хотите, Юрий Петрович, сейчас военное время! Бельгия захвачена Германией. Брюссель – оккупированная зона! А вы сетуете на пропажу какой-то рухляди? Странный вы человек! Картины, конечно, жалко, но и вам досталась часть. И досталась квартира. Я могу быть с вами откровенен?

– Безусловно, – кивнул Миролюбов.

– Я много лет был адвокатом Изенбека. Федор Артурович был видным художником. А все знают аппетиты немцев по отношению к изобразительном искусству. – Он понизил голос. – Немцы – возвышенная и в высшей степени романтическая нация! Уже несколько лет фашистская Германия вывозит из других стран коллекции мирового искусства. Вы разве не знаете об этом?