Дмитрий Агалаков - Дар из глубины веков

– Я что-то слышал…

– Не для протокола. Я думаю, полотна Федора Изенбека из его мастерской уже с год как украшают стены особняка какого-нибудь гаулейтера или группенфюрера. Смиритесь с этим. Война, господин Миролюбов! Катастрофа! И она только еще начинается! Вы живы, жива ваша супруга. Оставьте этот вопрос, не наживайте себе проблем.

Юрий Петрович вышел от адвоката де Брашена в высшей степени разгневанным. Он не побоялся и пришел в гестапо, добился аудиенции все того же Генриха Валлейса.

– Вы обвиняете Третий рейх в том, что он обокрал вас? – выслушав его претензии, с усмешкой спросил оберштурмбанфюрер. Он так и буравил его колючим взглядом. – Хотите написать жалобу?

– Хочу, – кивнул Миролюбов.

– На чье имя? На имя гаулейтера Войцеховского? Или сразу фюреру?

– Да хотя бы так! – воскликнул Юрий Петрович.

– Уходите, – угрожающим тоном процедил гестаповец. – Мы не знаем, куда делись ваши картины. И знать не желаем. Квартира Изенбека была опечатана более года. А квартирные воры пока еще существуют. Фюрер уже избавил Германию от воров, теперь дело за другими странами. Считайте, что вам не повезло. Уходите и больше никогда не возвращайтесь сюда, – он усмехнулся. – А то дождетесь, что мы сами вызовем вас…

И Миролюбов, расшибив лоб об эту стену, ушел. Правда, он набрался смелости и написал «о пропаже картин и прочего имущества покойного Изенбека» гаулейтеру Брюсселя, но ответа не получил.

Действовать далее в розыске «дощек» ему не позволила жена.

– Ты с кем собрался тягаться, Юрочка? – воскликнула немка. – Себя не жалеешь, так хотя бы меня пожалей. Бог с ними, с этими таблицами. Я давно готова была их проклясть. От них одни несчастья. Лучше бы Федор Артурович сжег их! А ты – писатель и поэт. Милый мой! Пиши свои вещи. Свои книги. Если так случилось, так тому и быть.

И Юрий Петрович Миролюбов решил забыть о «дощьках» Изенбека. Наконец, у него остались бесценные их копии. Долгие годы он потратил на то, чтобы веды древних славянских жрецов уцелели. И вот он сложил вороха исписанных бумаг в один чемодан, закрыл его на все замки и забросил на самую верхнюю полку кладовки. Пусть лежат, пусть ждут своего часа!

Город Сан-Франциско в штате Калифорния американцы называли «западным Парижем». Имя ему дали испанцы в честь Франциска Ассизского. Город вырос на холмах, и его улицы лентами перетекали с одной возвышенности на другую. Сан-Франциско был изыскан и красив, тут смешались многие культуры. Но и напастей хватало! Город терзали землетрясения и опустошительные пожары, крысы заражали его жителей бубонной чумой, но всякий раз Сан-Франциско выныривал из волн разрушений и становился еще краше. В конце девятнадцатого века «Золотая лихорадка» трепала город, пополняя жителей этого пятачка земли авантюристами и джентльменами удачи. А какие тут были достопримечательности! Грандиозной стрелой соединил два берега пролива мост Золотые ворота! А чего стоила грозная тюрьма-крепость на острове Алькатрас!..

После окончания гражданской войны в России, переплыв океан, именно сюда, на западное побережье, перебрались многие русские белоэмигранты. В Сан-Франциско сформировалась своя прочная русская колония.

У русской колонии была и своя печать. Чтобы не забыть, кто они, изгои и беглецы, русские эмигранты между прочего издавали и патриотический журнал с ярким названием «Жар-птица. Альманах русской мысли и современного искусства».

Альманах издавался тиражом 300 экземпляров на 16 страницах, печатался на ротапринте, фотографии вклеивались вручную. Это был почти самиздат. Но обложки всегда менялись! И были, как правило, очень патриотичны. Например, там мог возникнуть парящий над красной Москвой двуглавый орел. Четверть века прошло с революции, но не могли белые офицеры смириться с мыслью, что их родина и столица принадлежат безбожникам-большевикам! В мыслях они парили над несчастной родиной, как их нарисованные орлы, и готовились обрушить кару на хазар-поработителей.

Журнал издавался в Сан-Франциско, но расходился по почте по всему миру. Редактором «Жар-птицы» был белоэмигрант Николай Сергеевич Чирков.

Вот он-то в 1948 году и получил письмо из далекого Брюсселя. Николай Сергеевич вскрыл конверт и прочитал весьма занимательные строки.

А потом вышел из своего кабинета и заглянул в кабинет соседний, где сидели двое его коллег.

– Представляете, господа, в Европе, а именно в Бельгии, в Брюсселе, живет некий господин Миролюбов, деникинец, который утверждает, что имеет в наличии письмена древних славянских жрецов докириллического времени. «Дощьки», как он их называет, предположительно пятого – девятого веков!

– Ого! – воскликнул сотрудник господина Чиркова – Лаврентьев. – Эка! А он про Кирилла и Мефодия, равноапостольных наших, не слышал, поди?

Чирков усмехнулся.

– Пятый век, – покачал головой второй сотрудник – Брюшков. – Кто больше! Вернее, кто меньше!

– Вот и я о том же, – кивнул Чирков. – Ладно, надо будет написать этому чудаку. Только не сегодня – нынче дел много…

Но Чирков не написал заокеанскому респонденту ни в этот день, ни в другой, ни в третий. А потом просто потерял конверт, потому что белоэмигранты буквально забрасывали «Жар-птицу» корреспонденцией.

И так бы и заглохло это дело, если бы не новый сотрудник «Жар-птицы» – соредактор журнала «Вестник правды», востоковед Александр Александрович Куренков, публиковавшийся под американизированным псевдонимом «А. Кур». Александру Куренкову, активному участнику белого движения, на тот момент было под шестьдесят лет. Он являлся заметной птицей в белой эмиграции США. Закончив гражданскую полковником, в 1937 году Куренков был произведен самим Кириллом Владимировичем Романовым в генерал-майоры. В последние годы, поняв, что Россию у них отобрали и ломать копья уже не имеет смысла, Куренков-Кур занялся русской историей. И, конечно, его интересовала история предревняя.

Однажды в редакции зашел разговор о том, на каком же языке говорили наши предки, ну, те, что жили до Кирилла и Мефодия, не мычали же ведь они, и Чирков вспомнил:

– Ах, какой же я простофиля! Пропало ведь, наверное, то письмо!

– Какое письмо? – поинтересовался Куренков.

– Да лет пять назад написал мне какой-то русский из Брюсселя, деникинец, что нашел деревянные таблички, он их «дощьками» называл, докириллического времени. Они принадлежали какому-то полковнику Изенбеку, а тот нашел их в имении каких-то Задонских, что ли. Короче, темная история! То ли руны на них, то ли черты и резы, что, в сущности, одно и то же, да еще плюс на санскрит грамота похожа.

– Не шутите? – спросил Куренков.