Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Вечеринку устраивали родители Дот Реншоу, острой на язык девицы, которую никто не хотел брать замуж. Реншоу, как и Фаркуарсоны, были старинной семьей, но их состояние не пострадало в кризис. Дейзи не преминула подойти к хозяину, отцу Дот, и поблагодарить его.

— Простите, что мы опоздали, — сказала она. — Я и не заметила, что уже так поздно.

Филип Реншоу оглядел ее с головы до ног.

— Какое короткое платье… — в его взгляде осуждение боролось с вожделением.

— Я так рада, что вам понравилось, — сказала Дейзи, делая вид, что он сказал ей прямой комплимент.

— Но в конце концов, хорошо, что вы вообще приехали, — продолжал он. — Сейчас подъедет фотограф из «Сентинела», надо же, чтобы на фото было хоть несколько симпатичных девчонок.

— Теперь понятно, почему меня пригласили, — шепнула Дейзи Еве. — Как мило с его стороны сообщить мне об этом!

К ним подошла Дот. У нее было худое лицо и острый нос. Дейзи всегда казалось, что она вот-вот ее клюнет.

— А я думала, что ты поехала с отцом на встречу с президентом, — сказала она.

Дейзи была готова провалиться сквозь землю. Ну зачем она хвасталась направо и налево!

— Насколько я понимаю, — продолжала Дот, — он взял свою, ну, ведущую актрису. Это необычно, во всяком случае, для Белого дома.

— Я думаю, президенту приятно иногда и с кинозвездой встретиться, — сказала Дейзи. — Должно быть и в его жизни немного романтики, правда?

— Не думаю, что это понравилось Элеоноре Рузвельт. «Сентинел» пишет, все остальные приглашенные были с женами.

— Какие заботливые мужья, — сказала Дейзи и отвернулась, отчаянно мечтая отделаться от Дот.

Она заметила Чарли Фаркуарсона, устанавливающего на пляже теннисную сетку. Он слишком добродушен, чтобы смеяться над ней из-за Глэдис Энджелус.

— Как дела, Чарли? — весело окликнула она.

— Нормально, пожалуй, — он выпрямился, высокий двадцатипятилетний парень, чуть полноватый и слегка сутулящийся, словно боясь смутить окружающих своим высоким ростом.

Дейзи представила ему Еву. В компании Чарли был очаровательно неловок, особенно с девушками, но он сделал над собой усилие и спросил Еву, как ей нравится Америка и какие известия она получает от семьи, оставшейся в Берлине.

Ева спросила, нравится ли ему на пикнике.

— Не очень, — честно ответил он. — Я бы с большим удовольствием остался дома, со своими собаками.

Наверняка с питомцами ему проще, чем с девчонками, подумала Дейзи. Но упоминание о собаках заинтересовало ее.

— А какие у тебя собаки? — спросила она.

— Терьеры Джека Рассела.

Дейзи взяла на заметку.

К ним подошла угловатая женщина лет пятидесяти.

— Господи, Чарли! Ты до сих пор не поставил эту сетку?

— Сейчас, мам, — сказал он.

Нора Фаркуарсон надела на пикник алмазные серьги-гвоздики, золотой теннисный браслет [31] Тонкий браслет с драгоценными камнями. и колье от Тиффани — значительно больше украшений, чем требуется для пикника. Дейзи отметила, что «бедность» Фаркуарсонов была относительной. Говорили, что они потеряли все — но при этом у миссис Фаркуарсон была служанка, шофер и пара лошадей для прогулок в парке.

— Здравствуйте, миссис Фаркуарсон, — сказала Дейзи. — Это моя подруга Ева Ротман из Берлина.

— Здравствуйте, — сказала Нора Фаркуарсон, не подавая руки. Она не считала нужным держаться любезно ни с русскими нуворишами, ни тем более с их гостьей-еврейкой.

Тут ее осенило.

— О, Дейзи, вы можете обойти гостей и узнать, кто хочет играть в теннис.

Дейзи знала, что она для них вроде служанки, но решила стерпеть.

— Хорошо, — сказала она. — Наверное, делать смешанные пары?

— Хорошая мысль… — Миссис Фаркуарсон достала огрызок карандаша и клочок бумаги. — Составьте список.

Дейзи мило улыбнулась и вынула из сумочки золотую ручку и маленький блокнотик в переплете из бежевой кожи.

— У меня все есть.

Она знала, кто играет в теннис, и знала, кто играет хорошо, а кто плохо. Она входила в теннисный клуб, куда принимали не так избирательно, как в яхт-клуб. Еву она поставила в паре с Чаком Дьюаром, четырнадцатилетним сыном сенатора Дьюара. Джоанну Рузрок — с его старшим братом, Вуди Дьюаром, который в свои пятнадцать уже был такой же высокий, как его отец-каланча. Себя она, разумеется, вписала с Чарли.

Вдруг с неприятным чувством Дейзи заметила смутно знакомое лицо и узнала своего сводного брата, Грега, сына Марги. Встречались они нечасто, и она не видела его уже год. За это время он стал совсем взрослым. Он вырос на шесть дюймов, и, хоть ему было всего пятнадцать, у него уже начинала пробиваться бородка. В детстве он был неряхой — и ничуть не изменился. Одежда у него была дорогая, но носил он ее небрежно: рукава спортивной куртки были закатаны, полосатый галстук свободно болтался на шее, отвороты льняных брюк намокли в море, и к ним пристал песок.

Сталкиваясь с Грегом, Дейзи всегда чувствовала себя неловко. Он был живым напоминанием о том, что отец бросил Дейзи и ее мать ради Грега и Марги. Она знала, что у многих женатых мужчин случались романы, но отец выставлял свою личную жизнь на всеобщее обозрение. Отцу следовало бы переселить Маргу с Грегом в Нью-Йорк, где никто никого не знает, или в Калифорнию, где в супружеской измене не видят ничего дурного. А здесь они были несмываемым пятном, а Грег — одной из причин, почему на Дейзи смотрели с презрением.

Он вежливо спросил, как у нее дела, и она ответила:

— Я сейчас злая как собака, если хочешь знать. Отец меня так подвел! В который раз.

— А что он сделал? — осторожно спросил Грег.

— Предложил мне пойти с ним на прием в Белый дом — а потом взял с собой эту девицу Глэдис Энджелус. Теперь надо мной все смеются.

— Должно быть, это ради рекламы нового фильма «Страсть», в котором она снялась.

— Ты всегда его защищаешь, потому что он любит тебя больше, чем меня.

— Может быть, это потому, что я им восхищаюсь, а не жалуюсь на него все время? — сказал он с досадой.

— А я и не… — начала Дейзи, но поняла, что так и есть. — Ну, может быть, и жалуюсь, но он же должен выполнять обещания, правда?

— Ему слишком о многом приходится думать.

— Может быть, не надо было заводить кроме жены еще двух любовниц?

— Да, он едва успевает поворачиваться, — пожал плечами Грег.

Оба заметили случайную двусмысленность и, помолчав, прыснули.

— Ладно, тебя-то мне не в чем винить, — сказала Дейзи, — Ты же не просил, чтобы тебя рожали.

— А мне следует тебя простить за то, что на целых три ночи в неделю он уходил к тебе, как я ни плакал и ни просил его остаться.

Дейзи никогда не смотрела на это с его стороны. Ей Грег представлялся захватчиком, незаконным ребенком, который отнимал у нее отца. А сейчас она поняла, что ему так же плохо, как и ей.