Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Удивительно, думал Ллойд, как быстро можно привязаться к новому месту. Он пробыл в Испании всего десять месяцев, но уже любил эту страну почти так же сильно, как свой родной Уэльс. Ему нравилось замечать редкие цветы, распускающиеся на выжженной солнцем земле; он с удовольствием спал после полудня; ему пришлось по вкусу, что, даже когда нечего было есть, пили всегда вино. Он пробовал деликатесы, о которых раньше представления не имел: оливки, паприку, колбасу чоризо и обжигающий напиток под названием «орухо».

Он стоял на холме, осматривая окрестности, залитые знойным маревом, держа в руке карту. Вдоль реки шла полоска лугов, на отдаленных склонах гор — несколько деревьев, а остальное пространство занимала голая, ровная пустошь — лишь пыль и камень.

— При наступлении тут особо не укроешься, — сказал он тревожно.

— Сражение будет чертовски тяжелое, — ответил стоящий рядом Ленни Гриффитс.

Ллойд посмотрел на карту. Сарагоса раскинулась по берегам Эбро в сотне миль от места ее впадения в Средиземное море. Город контролировал коммуникации в регионе Арагон. Здесь было главное пересечение дорог, железнодорожный узел, здесь встречались три реки. Здесь армию республиканцев отделяла от армии мятежников полоса пустынной ничьей земли.

Некоторые называли правительственные войска республиканскими, а мятежников — националистами, что было не вполне корректно. Многие и с той, и с другой стороны были республиканцами в том смысле, что не хотели быть под властью короля. И все они были националистами, поскольку все любили свою страну и были готовы за нее умереть. Для себя Ллойд называл их «правительственные войска» и «мятежники».

Сейчас Сарагоса находилась в руках мятежников Франко, и Ллойд смотрел на город с выигрышной позиции в пятидесяти милях к югу.

— Однако если мы сможем взять город, то враг окажется отрезанным на севере на еще одну зиму, — сказал он.

— «Если», — сказал Ленни.

Неутешительный прогноз, мрачно подумал Ллойд. Лучшее, чего они могли желать, — чтобы удалось остановить наступление мятежников. Но ни на какую победу в этом году правительственным войскам рассчитывать не приходилось.

И все равно в глубине души Ллойд с нетерпением ждал сражения. Ведь он в Испании уже десять месяцев, а это будут первые для него военные действия. До сих пор он был инструктором в базовом лагере. Как только испанцы узнали, что он в Англии ходил на занятия факультета подготовки офицеров, они ускорили его оформление на службу, дали звание лейтенанта и отдали под его начало новоприбывших. Ему приходилось муштровать их, пока выполнение приказов не станет рефлекторным, маршировать с ними, пока их ноги не перестанут кровоточить и волдыри не превратятся в твердые мозоли, и учить их разбирать и чистить те немногие винтовки, что у них были.

Но вот — поток добровольцев превратился в ручеек, и инструкторов перевели в действующие войска.

Ллойд был в берете, вельветовых штанах и легкой куртке на молнии с грубо пришитым вручную нарукавным знаком. Он был вооружен короткой испанской винтовкой системы «маузер», стреляющей семимиллиметровыми патронами, скорее всего украденной когда-то с какого-нибудь склада Гражданской гвардии.

На время пути Ллойда, Ленни и Дейва разошлись, но теперь, перед предстоящим сражением, все трое снова были вместе в Британском батальоне 15-й интернациональной бригады. Ленни отрастил черную бороду и выглядел не на свои семнадцать, а старше лет на десять. Его произвели в сержанты, но формы не было, и он ходил в синих парусиновых штанах и полосатой бандане. Он больше напоминал пирата, чем солдата.

Ленни сказал:

— Как бы там ни было, а это наступление вовсе не для того, чтобы взять мятежников в кольцо. Это — политика. В этом регионе верховодят анархисты.

Ллойд познакомился с анархизмом во время своего краткого пребывания в Барселоне. Это была активно фундаменталистская форма коммунизма. Офицерам и простым людям платили одинаково. Рестораны шикарных отелей превратили в столовые для рабочих. Официанты возвращали чаевые, любезно объясняя, что традиция чаевых устарела. Повсюду висели плакаты, осуждающие проституцию как эксплуатацию товарищей женщин. Повсюду царила чудесная атмосфера свободы и товарищества. Русские были вне себя от ярости.

— А сейчас, — продолжал Ленни, — правительство перебросило из Мадрида войска коммунистов и объединило нас всех в новую, Восточную армию — целиком и полностью под руководством коммунистов, разумеется.

Подобные разговоры приводили Ллойда в отчаяние. Путь к победе был один: если все левые фракции будут действовать заодно, как они действовали заодно — во всяком случае, в конце — в битве на Кейбл-стрит. Но на улицах Барселоны анархисты и коммунисты выступали друг против друга.

— Премьер-министр Негрин — не коммунист, — сказал он.

— А разницы никакой.

— Он понимает, что без поддержки Советского Союза нам конец.

— Но это что означает, что мы должны бросить демократию и дать управлять нами коммунистам?

Ллойд кивнул. Все разговоры о правительстве кончались одинаково: мы что, должны делать, что скажут Советы, только потому, что они единственные согласны продавать нам оружие?

Они спустились с холма.

— А не выпить ли нам по чашечке чаю? — сказал Ленни.

— Да, с удовольствием. Мне, пожалуйста, два кусочка сахару.

Это была их привычная шутка. Никто из них уже много месяцев не пил чаю.

Они подошли к своему лагерю у реки. Взвод Ленни размещался в нескольких грубых каменных зданиях у реки — раньше, наверное, здесь держали коров, пока крестьяне не бежали от войны. В нескольких шагах вверх по реке стоял лодочный сарай, который заняли немцы из 11-й интернациональной бригады.

Ллойда с Ленни встречал двоюродный брат Ллойда Дейв Уильямс. Как и Ленни, Дейв за год повзрослел на десять лет. Он выглядел тощим, но крепким, его кожа была пыльной и загорелой, вокруг глаз появились морщинки — оттого что приходилось постоянно щуриться на солнце. Он был в куртке и брюках цвета хаки, на поясе висели кожаные подсумки, а сапоги закрывали лодыжки, — все это и представляло собой форму, хотя мало у кого из солдат наблюдался полный комплект. Его шея была обмотана красным хлопковым шарфом. У него была русская винтовка Мосина — Нагана со старомодным откидным игольчатым штыком, делающим оружие менее неуклюжим. На поясе у него был немецкий девятимиллимитровый «люгер» — должно быть, взял у убитого офицера мятежников. Было видно, что и с винтовкой, и с пистолетом он обращался крайне бережно.

— У нас гость! — восхищенно крикнул он.

— Кто такой?

— Такая! — сказал Дейв, указывая.