Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

За ним последовали Моника и дворецкий.

Карла подошла к Фриде и взяла ее за руку.

— Мне так жаль… — сказала она.

— Спасибо, — прошептала Фрида.

Карла подошла к Вернеру. Он встал и обнял ее. Она почувствовала, как ей на лоб упала его слеза. Ее охватило какое-то неизвестное, но сильное чувство. Ее сердце сжималось от горя, но ощущение прикосновения его тела и его нежных рук приводило ее в трепет.

Они долго стояли так, потом Вернер шагнул назад.

— Отец дважды звонил в госпиталь, — сказал он возмущенно. — Во второй раз они просто сказали, что им нечего добавить, и бросили трубку. Но я выясню, что случилось с моим братом, от меня им так просто не отделаться.

— Если и выяснишь, его не вернуть, — сказала Фрида.

— Но все равно я хочу знать. Если понадобится, поеду в Акельберг.

— Интересно, не сможет ли нам помочь с этим кто-нибудь в Берлине, — сказала Карла.

— Это должен быть кто-то в правительстве, — сказал Вернер.

— У Генриха отец в правительстве, — сказала Фрида.

— Он-то нам и поможет! — щелкнул пальцами Вернер. — Он раньше был в партии Центра, но сейчас с нацистами, влиятельный человек в министерстве иностранных дел.

— Генрих согласится повести нас к нему? — спросила Карла.

— Согласится, если его попросит Фрида, — сказал Вернер. — Для Фриды Генрих сделает что угодно.

В это Карла легко могла поверить. За что бы Генрих ни брался, он вкладывал в это всю душу.

— Я сейчас ему позвоню, — сказала Фрида.

Она вышла в холл, а Карла с Вернером сели рядом, бок о бок. Он обнял ее за плечи, и она прислонилась головой к его плечу. Она сама не знала, эти знаки привязанности были побочным эффектом трагедии — или чем-то большим.

Вернулась Фрида.

— Если мы сейчас туда поедем, отец Генриха готов поговорить с нами прямо сейчас, — сказала она.

Они сели в спортивный автомобиль Вернера, уместившись втроем на передних сиденьях.

— Не представляю, как тебе удается до сих пор ездить на собственной машине, — сказала Фрида, когда они тронулись. — Даже папа не может доставать бензин для личных нужд.

— А я говорю боссу, что мне нужно ездить по служебным делам, — сказал Вернер. Он работал у важного генерала. — Правда, не знаю, сколько еще это будет сходить мне с рук.

Семья фон Кессель жила в том же районе. Вернер доехал туда за пять минут.

Дом был роскошный, хоть и меньше, чем у Франков. Генрих встретил их у дверей и проводил в гостиную с книгами в кожаных переплетах и деревянной скульптурой орла, древнего символа Германии.

— Спасибо, что ты это сделал, — сказала Фрида, целуя Генриха. — Наверное, это было нелегко — я знаю, что ты не очень ладишь с отцом.

Генрих засиял от удовольствия.

Его мама принесла им пирог и кофе. Она показалась Карле теплой и простой женщиной. Расставив все, она ушла, как горничная.

Вошел отец Генриха Готфрид. У него были такие же густые прямые волосы, как у Генриха, только не черные, а седые.

— Отец, — сказал Генрих, — это Вернер и Фрида Франк, отец которых производит приемники «Народного радио».

— А, да, — сказал Готфрид. — Я видел вашего отца в «Герренклубе».

— А это — Карла фон Ульрих, я полагаю, ее отца ты тоже знаешь.

— Мы работали вместе в посольстве Германии в Лондоне, — осторожно сказал Готфрид. — Это было в тысяча девятьсот четырнадцатом году. — Было очевидно, что вспоминать о связи с социал-демократом ему далеко не так приятно. Он взял кусок пирога, неловко уронил на ковер, безуспешно попытался собрать крошки, потом оставил это занятие и сел прямо.

«Чего он боится?» — подумала Карла.

Генрих сразу перешел к цели визита.

— Отец, я полагаю, ты слышал про Акельберг.

Карла внимательно следила за Готфридом. На долю секунды что-то изменилось в его лице, но он тут же напустил на себя безразличие.

— Городок в Баварии? — сказал он.

— Там есть больница, — сказал Генрих. — Для людей с умственными нарушениями.

— Наверное, я об этом не слышал.

— Мы думаем, там происходит что-то странное, и мы хотели спросить, не известно ли тебе что-нибудь об этом.

— Совершенно ничего. А что там происходит?

— Там умер мой брат, — вступил в разговор Вернер, — по всей видимости — от аппендицита. И у служанки господина фон Ульриха умер сын — в то же время, в том же месте и по той же причине.

— Это очень печально, но ведь это, разумеется, совпадение?

— У ребенка нашей служанки не могло быть аппендицита, — сказала Карла. — Ему удалили аппендикс два года назад.

— Мне понятно ваше стремление установить факты, — сказал Готфрид. — Все это крайне неудовлетворительно. Однако самым вероятным объяснением представляется ошибка при копировании.

— Если это так, то мы бы хотели получить подтверждение, — сказал Вернер.

— Разумеется. Вы написали в больницу?

Карла сказала:

— Я писала им раньше, узнать, когда моей служанке можно навестить сына. Они так и не ответили.

— А мой отец, — сказал Вернер, — звонил в больницу сегодня утром. Главврач бросил трубку.

— Надо же! Какая невоспитанность! Но, видите ли, на мой взгляд, эта ситуация — не для министерства иностранных дел.

Вернер подался вперед.

— Господин фон Кессель, а может быть так, что оба мальчика погибли в ходе неудачного секретного эксперимента?

Готфрид откинулся назад.

— Это совершенно невозможно, — сказал он, и у Карлы появилось ощущение, что он говорит правду. — Это абсолютно исключено. — В его голосе слышалось облегчение.

У Вернера, похоже, вопросов больше не было, а вот Карлу ответ не успокоил. Интересно, подумала она, почему Готфрид был так доволен, что ему пришлось отвечать на этот вопрос? Не скрывает ли он что-то другое — похуже?

У нее возникло предположение столь ужасное, что она едва могла об этом думать.

— Ну, если… — начал Готфрид.

— Господин фон Кессель, — сказала Карла, — вы совершенно уверены, что они не были убиты в результате неудачного эксперимента?

— Совершенно уверен.

— Если вы знаете наверняка, что именно это в Акельберге не происходит, — должно быть, вы обладаете какой-то информацией о том, что там происходит на самом деле?

— Вовсе не обязательно, — сказал он, но к нему вернулось прежнее напряжение, и она поняла, что находится на верном пути.

— Я помню, что когда-то видела плакат нацистов, — продолжала она. Именно это воспоминание и подтолкнуло ее к новой ужасной мысли. — На плакате были изображены санитар и человек с умственной отсталостью, и было написано что-то вроде «Этот человек, страдающий наследственным заболеванием, обходится обществу в шестьдесят тысяч рейхсмарок. Товарищ, это и твои деньги тоже!». Кажется, это была реклама в каком-то журнале.

— Я тоже видел подобную рекламу, — пренебрежительно сказал Готфрид, словно это не имело к нему никакого отношения.