Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

— Это что, экспериментальная стадия?

— Медицина вообще экспериментальна. Любая терапия одному пациенту помогает, другому нет. Вы должны понимать, медицина не дает гарантий!

Карла хотела с ним поспорить, настолько надменно он говорил. Но она подумала, что это не основание делать выводы. Кроме того, она не была уверена, что у Ады вообще есть выбор. Врачи могли пойти против желания родителей, если здоровье ребенка находилось под угрозой. На самом деле они могли делать что хотели. Вилрих не спрашивал у Ады разрешения — у него не было в этом настоящей необходимости. Он говорил с ней, лишь чтобы избежать шума.

Карла спросила:

— Вы можете сказать фрау Хемпель, через сколько времени Курт сможет вернуться из Акельберга в Берлин?

— Довольно скоро, — ответил Вилрих.

Это ничего не значило, но Карла почувствовала, что, если она начнет на него давить, он снова рассердится.

У Ады был беспомощный вид. Карле было ее жаль; она сама не знала, что сказать. У них было мало информации. Карла заметила, что доктора часто так себя ведут: они словно хотели оставить свои знания при себе. Они предпочитали отделываться от пациентов общими фразами, а когда им задавали вопросы, начинали защищаться.

У Ады глаза наполнились слезами.

— Ну если есть хоть какая-то вероятность, что ему станет лучше…

— Вот это — отношение! — сказал Вилрих. Но Ада не договорила.

— А ты что думаешь, Карла? — спросила она.

Вилриха, похоже, рассердило, что спрашивают мнения простой медсестры.

— Ада, я с тобой согласна. Ради Курта эту возможность надо использовать, хоть тебе и будет тяжело.

— Очень разумно, — сказал Вилрих и встал. — Спасибо, что пришли. — Он подошел к двери и открыл ее. У Карлы создалось впечатление, что он не мог дождаться, когда они уйдут.

Они вышли из детдома и пошли назад на станцию. Когда их почти пустой поезд тронулся с места, Карла подняла листок, оставленный кем-то на сиденье. Он был озаглавлен «Как противостоять нацизму», ниже стоял список из десяти пунктов, что можно делать, чтобы ускорить падение режима. Начинался список с замедления темпа работы.

Карла и раньше видела такие листовки, хоть и не часто. Их распространяла какая-то подпольная организация.

Ада выхватила у нее листовку, смяла и выбросила в окно.

— Тебя же могут арестовать за то, что ты читаешь такие вещи! — сказала она. Когда-то Ада была няней Карлы и иногда вела себя так, будто Карла еще не выросла. Но Карла не возражала против ее начальственного тона, она понимала: это потому, что Ада ее любит.

Однако на этот раз реакция Ады не была преувеличенной. Человека могли посадить в тюрьму не только за то, что он это читал, но и за то, что не сообщил, что нашел такую листовку. Ада могла попасть в беду лишь оттого, что выбросила ее в окно. К счастью, больше никого в вагоне не было и никто не видел, что она это сделала.

Аду все еще беспокоило то, что ей сказали в детдоме.

— Как ты думаешь, мы правильно сделали? — спросила она Карлу.

— Сказать по правде, не знаю, — честно ответила она. — Думаю, да.

— Ты ведь медсестра, ты лучше меня разбираешься в таких вещах.

Карле нравилась работа медсестры, хотя ей все еще было жаль, что ей не позволили учиться на врача. Теперь, когда так много молодых мужчин ушло в армию, отношение к студенткам изменилось, и в медицинское училище поступало больше женщин. Карла могла бы снова обратиться за стипендией — семья была так отчаянно бедна, что даже жалкие гроши, что получала Карла, имели значение. У отца не было работы совсем, мама давала уроки музыки, и Эрик посылал домой, сколько мог выкроить из своей зарплаты. И Аде семья уже много лет ничего не платила.

Ада была поистине сильной натурой, и к тому времени, когда они добрались домой, она справилась со своим горем. Она пошла на кухню, надела передник и начала готовить для семьи обед. Привычный порядок действий, казалось, ее успокаивал.

Карла обедать не собиралась. У нее были планы на вечер. Она понимала, что оставляет Аду наедине с ее печалью, и чувствовала себя виноватой, но не настолько, чтобы пожертвовать выходным вечером.

Она надела теннисное платье до колен, которое сама сделала, укоротив подол маминого старого платья. Она не собиралась играть в теннис, она собиралась танцевать, но ей хотелось выглядеть по-американски. Она накрасила губы и напудрилась и уложила волосы в прическу, несмотря на то что официальное предпочтение отдавалось косам.

Зеркало показало ей современную девчонку с симпатичным личиком и вызывающим видом. Она знала, что многих мальчишек отпугивает ее уверенность в себе и хладнокровие. Она порой жалела, что у нее не получается быть не только умной, но и обворожительной, — а вот ее матери это всегда давалось легко. Но это было не в ее характере. Давным-давно она оставила попытки очаровывать: уж очень глупо она себя при этом чувствовала. Мальчишкам приходилось принимать ее такой, какая есть.

Одни парни ее сторонились, другие тянулись, и на вечеринках вокруг нее собиралась небольшая компания поклонников. Ей тоже нравились мальчики, особенно когда прекращали пытаться произвести впечатление и начинали разговаривать нормально. Больше всего ей нравились те, с кем было весело. Пока что у нее не было серьезного увлечения, хотя целовалась она уже со многими.

В дополнение к наряду она надела полосатую спортивную куртку, купленную с тележки старьевщика. Она знала, что родители не одобрили бы ее вида и постарались бы заставить переодеться, говоря, что бросать вызов предубеждениям нацистов опасно. Поэтому нужно было выбраться из дома так, чтобы они ее не увидели. Но это было нетрудно. Мама давала урок игры на фортепиано: Карла слышала мучительно спотыкающуюся игру ее ученика. Отец, должно быть, читает газету в той же комнате, так как они не могли себе позволить отапливать в доме больше одной комнаты. Эрика не было, он был в армии — хотя сейчас они располагались недалеко от Берлина и его скоро ждали в отпуск.

Карла накинула обычный плащ и сунула в карман свои белые туфельки.

Она спустилась в холл, открыла дверь, крикнула: «Я ушла, скоро вернусь!» — и поспешила уйти.

На станции Фридрихштрассе она встретилась с Фридой. Фрида была одета так же: в полосатое платье под простым коричневым пальто, волосы распущены; главное отличие было в том, что у Фриды одежда была новая и дорогая. На платформе на них уставились двое мальчишек из гитлерюгенд: в их взглядах читалось осуждение пополам с желанием.

Они сошли с поезда на северной окраине Веддинга, рабочего района, бывшего когда-то оплотом левых. Они направились к «Фарус-холлу», где раньше проводили конференции коммунисты. Сейчас, конечно, никакой политической деятельности здесь не было. Однако здание стало центром движения свингюгенд.