Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Она взяла последнюю чашку, оставшуюся на подносе, подошла и села рядом с Дейзи.

— Вы говорите как американка, — доброжелательно сказала она. Дейзи кивнула.

— Я вышла замуж за англичанина.

— Я живу на этой улице, но мой дом этой ночью уцелел. Я член парламента от Олдгейта. Меня зовут Эт Леквиз.

У Дейзи замерло сердце. Это была знаменитая мать Ллойда! Она пожала протянутую руку и сказала:

— Дейзи Фицгерберт.

— О! — подняла брови Этель. — Вы — виконтесса Эйбрауэнская?

Дейзи покраснела и, понизив голос, сказала:

— Наша бригада этого не знает.

— Я сохраню вашу тайну.

Дейзи нерешительно сказала:

— Я была знакома с вашим сыном Ллойдом… — Она не смогла скрыть слезы, подступившие к глазам, когда вспомнила о проведенном с ним времени в Ти-Гуине и о том, как он заботился о ней, когда у нее случился выкидыш. — Он был так добр ко мне, когда мне была нужна помощь…

— Спасибо, — сказала Этель. — Но не надо говорить о нем так, будто он умер.

Упрек прозвучал мягко, но Дейзи почувствовала себя ужасно бестактной.

— Простите меня, пожалуйста! — сказала она. — Я знаю, что он пропал без вести. С моей стороны так глупо…

— Но он уже вернулся! — сказала Этель. — Он перешел испанскую границу и вчера прибыл домой.

— О боже! — сердце Дейзи пустилось в галоп. — Он цел?

— Абсолютно. На самом деле он выглядит очень хорошо, несмотря на все, через что ему пришлось пройти.

— А где… — у Дейзи пересохло в горле. — Где он сейчас?

— Ну как же, где-то здесь… — Этель огляделась. — Ллойд! — позвала она.

Дейзи лихорадочно оглядывала толпу. Неужели это правда?

На зов обернулся парень в поношенном коричневом пальто.

— Да, мам?

Дейзи смотрела на него. Его лицо было коричневым от солнца, и он стал худой как палка, но ей он казался еще красивее, чем прежде.

— Подойди сюда, милый, — сказала Этель.

Ллойд сделал шаг вперед и заметил Дейзи. Его лицо изменилось. Он улыбнулся счастливой улыбкой.

— Привет! — сказал он.

Дейзи вскочила на ноги. Этель сказала:

— Ллойд, ты, может быть, помнишь…

Дейзи не смогла сдержаться. Она рванулась с места и бросилась ему на шею. Она обняла его. Она заглянула в его зеленые глаза и стала целовать щеки, перебитый нос и, наконец, губы.

— Я люблю тебя, Ллойд, — повторяла она неистово, — я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Дейзи, — сказал он.

Позади Дейзи услышала насмешливый голос Этель:

— Вижу, что помнишь.

Когда Дейзи вошла в кухню дома на Натли-стрит, Ллойд ел тост с джемом. Она села за стол с совершенно измученным видом, сняв стальную каску. Лицо у нее было испачкано, на волосах — пепел и грязь; Ллойд подумал, что она неотразимо прекрасна.

Она приходила почти каждое утро, после того как бомбардировка кончалась и последние жертвы были отвезены в госпиталь. Мать Ллойда сказала, чтобы она приходила, не дожидаясь приглашения, и Дейзи поймала ее на слове.

— Тяжелая была ночь, милая? — сказала Этель, наливая Дейзи чай.

Дейзи уныло кивнула.

— Одна из худших. Сгорело здание Пибоди на Орандж-стрит.

— Не может быть! — в ужасе воскликнул Ллойд. Он знал это место: большой, перенаселенный многоквартирный дом, в котором жили бедные семьи со множеством детей.

— Это большой дом, — сказал Берни.

— Был, — сказала Дейзи. — Сотни людей сгорели, и одному богу известно, сколько детей остались сиротами. Почти все, кого я везла, умерли по дороге в госпиталь.

Ллойд потянулся к ней через маленький столик и взял за руку.

Она оторвала взгляд от своей чашки.

— К этому привыкнуть невозможно. Уже думаешь — все, зачерствела. А оказывается — нет, — сказала она с тоской.

Этель сочувственно погладила ее по плечу.

Дейзи сказала:

— А мы отвечаем тем же семьям Германии.

— В число которых, полагаю, входят и мои старые друзья Мод с Вальтером и их дети, — сказала Этель.

— Ну разве это не ужасно? — Дейзи в отчаянии покачала головой. — Что с нами происходит?

— Что происходит с человеческой расой? — сказал Ллойд.

Берни, как всегда практичный, сказал:

— Чуть позже я схожу на Орандж-стрит и прослежу, чтобы для детей сделали все, что нужно.

— Я пойду с тобой, — сказала Этель.

Берни и Этель думали одинаково, им было легко работать вместе, часто казалось, что они читают мысли друг друга. Ллойд после возвращения настороженно приглядывался к ним, волнуясь, не повлияло ли на их брак известие, что у Этель никогда не было мужа по имени Тедди Уильямс и что отец Ллойда — граф Фицгерберт. Он наконец обсудил это с Дейзи, и теперь она знала всю правду. Как Берни относился к тому, что ему лгали на протяжении двадцати лет? Но Ллойд не видел никаких признаков того, чтобы все это имело значение. По-своему, без сентиментальности, Берни Этель обожал, и, на его взгляд, она не могла сделать ничего плохого. Он верил, что она никогда бы не причинила ему боль, и он был прав. Это давало Ллойду надежду, что у него когда-нибудь тоже может быть такой брак.

Дейзи заметила, что Ллойд в форме.

— Куда ты сегодня идешь?

— Я получил приглашение из Министерства иностранных дел. — Он взглянул на часы, стоящие на камине. — Мне пора.

— Я думала, ты им уже обо всем докладывал.

— Пойдем в мою комнату, я тебе расскажу, пока буду надевать галстук. Бери чай с собой.

Они поднялись наверх. Дейзи смотрела вокруг с интересом, и он сообразил, что она никогда не была у него в комнате. Он взглянул на свою узкую кровать, полку с романами на немецком, французском и испанском языках и письменный стол с рядом острых карандашей. Интересно, что она обо всем этом думает.

— Какая уютная маленькая комнатка, — сказала она.

Комната была не маленькая. Она была такого же размера, как остальные спальни в доме. Но у нее были другие представления.

Она взяла в руки фотографию в рамке. На ней была запечатлена семья Ллойда на берегу моря: маленький Ллойд в шортах, едва научившаяся ходить Милли в купальном костюмчике, молодая Этель в шляпе с большими полями, Берни в сером костюме и белой рубашке, верхняя пуговица расстегнута, на голове — носовой платок с завязанными на углах узелками.

— Это в Саутэнде, — сказал Ллойд. Он взял у нее чашку, поставил на туалетный столик, обнял ее и стал целовать в губы. Она отвечала на поцелуи с усталой нежностью, гладила его щеки, расслабленно прижавшись к нему.

Но через минуту он разомкнул объятия. Она слишком устала, чтобы приставать к ней с нежностями, а у него была назначена встреча.

Она разулась и легла на его кровать.

— Из Министерства обороны снова просили меня к ним зайти, — сказал он, завязывая галстук.

— Но ты же провел там столько часов, когда был в последний раз!