Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Кто-то мог сказать, что та же картина была и в СССР — со своей тайной полицией, с незыблемостью официальной точки зрения и с пуританским отношением к таким удовольствиям, как мода и абстрактная живопись. Но они были бы не правы. Коммунизм — это постоянная работа, и по дороге к справедливому обществу не обходится без ошибок. И НКВД со своими камерами пыток — отклонение, раковая опухоль на теле коммунизма. Когда-нибудь ее просто удалят хирургическим путем. Но, конечно, не в военное время.

В ожидании, что разразится война, Володя давно снабдил своих информаторов радиопередатчиками и шифром. Сейчас было еще более необходимо, чем когда-либо, чтобы горстка отважных борцов с нацизмом продолжала передавать Советам информацию. Перед отъездом он уничтожил все записи имен и адресов, которые теперь остались только в его голове.

Володя нашел обоих родителей в добром здравии, хотя у отца был усталый вид: задача готовить Москву к налетам легла на его плечи. Володя сходил повидать сестру Аню, ее мужа Илью Дворкина и близнецов, которым было уже восемнадцать месяцев, Димку и Таню. К несчастью, их отец показался Володе таким же крысомордым ничтожеством, как и прежде.

После прекрасно проведенного дня дома, отлично выспавшись в своей прежней комнате, Володя был снова готов начать работу.

Он прошел через металлоискатель на входе в здание разведки. Знакомые лестницы и коридоры, хоть и выглядели уныло и простенько, вызывали много воспоминаний. Проходя по зданию, он чуть ли не ждал, что к нему будут подходить и поздравлять: многие должны были знать, что это от него было получено подтверждение плана «Барбаросса». Но никто не подходил: видимо, из осторожности.

Он вошел в большую комнату, где сидели машинистки и делопроизводители, и обратился к секретарше средних лет:

— Здравствуйте, Ника, вы все еще здесь?

— Доброе утро, капитан Пешков, — сказала она, без того тепла, на которое он мог надеяться. — Вас желает немедленно видеть полковник Лемитов.

Как и отец Володи, Лемитов был не такой важной птицей, чтобы пострадать от чистки конца тридцатых, а, напротив, получил повышение и занял место своего неудачливого бывшего начальника. Володя мало знал про чистку, но ему было трудно поверить, что столько вышестоящих оказались врагами и что заслужили такое наказание. Какое наказание, Володя тоже не очень знал: людей отправляли в Сибирь или в тюрьму или казнили. Все, что было известно, — что они исчезли.

Ника добавила:

— Он сейчас в большом кабинете, в конце главного коридора.

Володя прошел через комнату, кивнув и улыбнувшись одному-двум знакомым, и снова у него появилось ощущение, что он вовсе не такой герой, каким он сам себе казался. Он постучал в дверь, надеясь, что начальник, возможно, прольет на эту загадку немного света.

— Войдите.

Володя вошел, отдал честь и закрыл за собой дверь.

— С возвращением, капитан! — сказал Лемитов, обходя стол, чтобы к нему подойти. — Строго между нами, в Берлине ты поработал прекрасно. Спасибо.

— Спасибо, — сказал Володя. — Но почему это строго между нами?

— Потому что ты перечил Сталину… — Он поднял руку, предупреждая возражения. — Сталин, конечно, не знает, что это был ты. Но все равно, люди здесь после чистки нервные, боятся, как бы их не связали с кем-то ступившим на дурной путь.

— А что мне было делать? — недоуменно спросил Володя. — Послать ложные сведения?

Лемитов энергично покачал головой.

— Ты делал именно то, что нужно, не пойми меня неправильно. И я тебя защищал. Просто не жди, что окружающие будут относиться к тебе как к победителю.

— Ладно, — сказал Володя. Все оказалось гораздо хуже, чем он ожидал.

— Теперь у тебя наконец-то появится свой кабинет — через три двери от меня. Придется тебе провести денек-другой, входя в курс дел.

Володя принял это за разрешение идти. Он отдал честь и вышел.

Его кабинет был обставлен скромно — маленькая комнатка, без ковра, — но зато он в ней был один. Стремясь как можно скорее попасть домой, за продвижением немцев он не следил. Сейчас он отбросил досаду и начал читать рапорты с полей сражений за первую неделю войны.

И, читая, все больше приходил в отчаяние.

Нападение застало Красную Армию врасплох.

В это было невозможно поверить, но доказательствами был завален весь стол.

Двадцать второго июня, когда Германия начала наступление, у многих частей первого эшелона Красной Армии не было боеприпасов.

И это было еще не все. На аэродромах были аккуратно выстроены эскадрильи, совершенно не замаскированные, и в первые же часы войны немецкая авиация уничтожила 1200 советских самолетов. На наступающие немецкие войска бросали красноармейцев без необходимого оружия, без прикрытия с воздуха, почти без разведки расположения сил противника; в результате многие части были полностью уничтожены.

Что хуже всего, Сталин отдал категорический приказ по Красной Армии, запрещающий отступать. Армия была обязана сражаться до последнего человека, и офицерам следовало застрелиться, чтобы избежать плена. Войскам не разрешалось перегруппировываться на новых, более сильных оборонительных позициях. Это означало, что каждое поражение оборачивалось бойней.

Соответственно, Красная Армия несла страшные потери в живой силе и технике.

И предупреждение токийского источника, и подтверждение Вернера Франка Сталин проигнорировал. Даже когда наступление началось, Сталин заявил, что это местная провокация, устроенная офицерами немецкой армии без ведома Гитлера, который положит этому конец, как только узнает.

К тому времени, как стало очевидно, что это не провокация, а самое массовое наступление в истории ведения войн, немцы уже сокрушили оборону передовых укреплений Советского Союза. За одну неделю они продвинулись в глубь страны на 400 километров.

Это была катастрофа — и Володе была невыносима мысль, что ее можно было избежать.

По чьей вине это произошло — сомнений не было. Советский Союз был авторитарным государством, и решения здесь принимал один человек — Иосиф Сталин. Он совершил упрямую, глупую, гибельную ошибку. И теперь его страна была в смертельной опасности.

До этого момента Володя верил в истинность коммунистической идеологии страны Советов, несмотря на превышения власти, допускаемые НКВД. Теперь он видел, что дело в голове рыбы. НКВД и Берия существовали лишь потому, что Сталин это допускал. Именно из-за Сталина было невозможно прийти к коммунизму.

Во второй половине дня, когда Володя, глядя на залитый солнцем аэродром, размышлял о прочитанном, к нему зашел Камень. Четыре года назад они оба были лейтенантами, только окончили Академию военной разведки и у них был один кабинет на четверых. В те дни Камень был у них клоуном, высмеивал всех и вся, дерзко издевался над ханжеской ортодоксальностью. Теперь он повзрослел и казался более серьезным. Он отрастил маленькие черные усики, как у министра иностранных дел Молотова — может быть, чтобы выглядеть солиднее.