Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Камень закрыл за собой дверь и сел. Он вынул из кармана игрушку — заводного солдатика с ключом в спине. Он завел солдатика и поставил на стол. Солдатик замахал руками, словно маршируя, и изнутри раздался громкий стрекочущий механический звук.

Понизив голос, Камень сказал:

— Сталина вот уже два дня никто не видел.

Володя понял, что заводной солдатик понадобился, чтобы заглушить их разговор, если у него в кабинете есть подслушивающие устройства.

— Как это — его никто не видел? — спросил он.

— Он не появлялся в Кремле и не отвечает на звонки.

Володя опешил. Вождь народа не мог так просто взять — и пропасть.

— А… что он делает?

— Никто не знает.

У солдатика кончился завод. Камень снова завел его и поставил на стол.

— Ночью в субботу, узнав, что армии Западного фронта окружены немецкими войсками, он сказал: «Все пропало. Я умываю руки. Ленин основал наше государство, а мы его просрали». И уехал в Кунцево. — У Сталина была дача в окрестностях Москвы, под Кунцевом. — Вчера его, как обычно, ждали в Кремле около полудня, но он не появился. Когда позвонили на дачу, никто не ответил. Сегодня — то же самое.

Володя подался вперед.

— Может быть, у него… — он понизил голос до шепота, — временное умопомрачение?

Камень беспомощно развел руками.

— Было бы неудивительно. Ведь он, несмотря на все доказательства, утверждал, что Германия не станет на нас нападать в сорок первом году, — и гляди, как вышло…

Володя кивнул. Вполне могло так быть. Сталин позволял себя официально именовать Отцом, Учителем, Великим вождем, Преобразователем природы, Великим кормчим, Гением человечества, Величайшим гением всех времен и народов. Но сейчас было очевидно даже ему самому, что он ошибался, а правы были все остальные. В подобных обстоятельствах люди совершали самоубийство.

Кризис был еще острее, чем Володя предполагал. Мало того что на Советский Союз было совершено нападение и он терпел поражения, теперь он еще и остался без руководства. С самой революции не было момента опаснее, чем теперь.

Но может быть, в этом был шанс? Возможность избавиться от Сталина?

В последний раз Сталин казался уязвимым еще в 1924 году, когда в завещании Ленина было сказано, что не следует давать власть Сталину. После преодоления того кризиса его власть казалась незыблемой, даже если — теперь Володя это понимал яснее — его решения граничили с безумием: чистки, поражение в Испании, назначение садиста Берии начальником управления госбезопасности, пакт с Гитлером. Может быть, эта чрезвычайная ситуация даст возможность наконец избавиться от его хватки?

Володя скрыл свое волнение и от Камня, и от всех остальных. После работы, сев в автобус, он погрузился в размышления. Путь домой в мягком свете летнего вечера был долог — впереди медленно двигалась вереница грузовиков, тянущих зенитные пушки — видимо, по указанию Володиного отца, стоявшего во главе противовоздушной обороны Москвы.

Можно ли Сталина отстранить от власти?

Интересно, сколько жителей Кремля задаются этим вопросом, подумал Володя.

Он вошел в дом, где жили его родители, — десятиэтажное правительственное здание, стоящее прямо напротив Кремля, через реку. Родителей дома не было, зато была сестра с близнецами Димкой и Таней. Димка, темноглазый и темноволосый, держал красный карандаш и от души черкал на старой газете. У Тани были такие же внимательные голубые глаза, как у Григория и, по словам окружающих, у самого Володи. Она сразу показала ему свою куклу.

И еще была Зоя Воротынцева, удивительно красивая женщина-физик, которую Володя видел в прошлый раз четыре года назад, перед отъездом в Испанию. У нее с Аней обнаружился общий интерес к русской народной музыке: они вместе ходили на репетиции, Зоя играла на гудке, трехструнном музыкальном инструменте. Денег на фонограф ни у той, ни у другой не было, но у Григория фонограф был, и они слушали запись балалаечного оркестра. Григорий был не большой ценитель музыки, но веселые звуки балалаек ему нравились.

Зоя была в голубом, под цвет ее глаз, летнем платье с короткими рукавами. Когда Володя задал обычный вопрос, как у нее дела, она резко ответила:

— Я вне себя от злости!

На данный момент у русских было множество причин быть вне себя от злости.

— Почему? — спросил Володя.

— Мои исследования атомного ядра прекращены. Все ученые, с которыми я работала, получили другие задания. И сама я сейчас работаю над усовершенствованием бомбового прицела.

Володе это показалось вполне разумным.

— Но ведь сейчас война, в конце концов…

— Вы не понимаете, — сказала она. — Послушайте. При расщеплении ядер урана освобождается огромное количество энергии. То есть действительно огромное . Это знаем мы — и на Западе тоже это знают, мы читали их документацию в научных журналах.

— Однако проблема бомбового прицела, наверное, более насущная.

— Но этот процесс, расщепление, можно использовать, чтобы создать бомбы в сотни раз мощнее всего, что в мире есть сейчас! — яростно сказала Зоя. — Один ядерный взрыв может сровнять Москву с землей. Что, если немцы создадут такую бомбу, а у нас ее не будет? Это все равно как если бы у них были винтовки, а у нас одни шашки.

— Но есть ли основания думать, что ученые в других странах работают над атомной бомбой? — скептически произнес Володя.

— Мы уверены, что работают. Идея расщепления атома автоматически подводит к идее создания бомбы. Если мы об этом думаем, почему об этом не должны думать они? Но есть и другая причина так считать. Все свои ранние исследования они публиковали в журналах — а потом прекратили, внезапно, год назад. И с той последней публикации — год назад — никаких новых материалов по расщеплению больше не было.

— И вы считаете, что политики и генералы на Западе осознали военный потенциал исследования и засекретили его?

— Другого объяснения этому я найти не могу. А мы здесь, в Советском Союзе, еще даже не начинали планировать работу с ураном.

— М-м… — промычал Володя, изображая сомнение, но на самом деле это показалось ему вполне правдоподобным. Даже самые ревностные сторонники Сталина не пытались никого убеждать, будто он разбирается в науках. А для тирана проще всего игнорировать то, что заставляет испытывать неловкость.

— Я рассказала об этом вашему отцу, — сказала Зоя. — Он обратил внимание на мои слова, но все дело в том, что его-то никто не слушает.

— Так что же вы будете делать?

— А что я могу? Буду делать как можно лучше эти чертовы прицелы для наших летчиков — и надеяться на лучшее.

Володя кивнул. Такой подход ему нравился. И эта девушка ему нравилась. Она была умна, решительна, а кроме того — просто красавица. Интересно, согласится ли она пойти с ним в кино, мелькнула у него мысль.