Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

— Фройляйн.

— Может, поговорим еще немного?

Он так улыбнулся, что она поняла: речь пойдет не о воровстве медикаментов. Сейчас он пригласит ее на свидание. И дюжины медсестер будут ей завидовать, если она согласится.

Но он ее не интересовал. Возможно, потому, что она уже влюбилась в одного восхитительного донжуана, Вернера Франка, а он оказался трусливым эгоистом. Она подозревала, что Бертольд Эрнст — такой же.

Однако она не хотела рисковать, вызвав его досаду, поэтому лишь улыбнулась и ничего не ответила.

— Вам нравится Вагнер? — спросил он.

Она поняла, куда он клонит.

— Мне не хватает времени на музыку, — твердо сказала она. — Я ухаживаю за старенькой мамой. — На самом деле Мод был пятьдесят один год, и она обладала отличным здоровьем.

— У меня два билета на завтрашний вечер — будут исполнять «Зигфрид-идиллию».

— Камерное произведение? Как необычно, — сказала она. Большинство произведений Вагнера были написаны для большого зала.

Он обрадовался.

— Я вижу, вы разбираетесь в музыке.

Она пожалела, что не может взять свои слова назад. Ведь она только что обнадежила его.

— У меня музыкальная семья, мама дает уроки игры на фортепиано.

— Тогда вы обязательно должны пойти. Я уверен, что один вечер с вашей мамой может побыть кто-нибудь еще.

— Это действительно невозможно, — сказала Карла. — Но огромное вам спасибо за приглашение. — Она увидела в его глазах гнев: он не привык к отказам. Она повернулась и пошла, толкая перед собой тележку.

— Может, как-нибудь в другой раз? — окликнул он ее.

— Вы очень добры, — ответила она, не замедляя шага.

Она боялась, что он пойдет за ней, но ее неоднозначный ответ на его последний вопрос, по-видимому, укротил его гнев. Когда она оглянулась через плечо, его уже не было.

Карла поставила тележку на место и облегченно вздохнула.

Она вернулась к своим обязанностям. Проверила состояние всех пациентов в палате, заполнила документацию. Потом пришло время сдавать дежурство вечерней смене.

Она надела плащ и взяла сумку. Теперь ей нужно было выйти с украденным больничным имуществом из здания, и страх снова вернулся.

В это же время выходила Фрида Франк, и они пошли вместе. Фрида не имела представления, что Карла несет что-то запретное. Они вышли на июньское солнце и направились к остановке трамвая. Карла носила плащ в основном для того, чтобы форма оставалась чистой.

Карла думала, что у нее вполне убедительно получается изображать нормальное настроение, пока Фрида не спросила:

— Тебя что-то беспокоит?

— Нет, а что?

— Мне кажется, ты нервничаешь.

— Все в порядке. — Чтобы сменить тему, она указала на плакат: — Ты только посмотри!

Правительство устроило в Люстгартене, берлинском парке перед собором, выставку. Она иронически называлась «Советский рай», и ее темой была жизнь при коммунистах, большевизм был представлен как еврейская хитрость, а русские — людьми славянской национальности, низшего сорта. Но даже сейчас нацисты не могли все держать под контролем, и кто-то ходил по Берлину и расклеивал издевательские плакаты, которые гласили:

Постоянно действующая выставка

НАЦИСТСКИЙ РАЙ

Война Голод Ложь Гестапо

До каких пор?

Один такой плакат был приклеен на трамвайной остановке, и у Карлы потеплело на душе.

— Кто их расклеивает? — спросила она.

Фрида пожала плечами.

— Кто бы это ни был, но это смелые люди, — сказала Карла. — Если их поймают, они погибли. — Тут она вспомнила, что лежит у нее в сумке. Она тоже может погибнуть, если ее поймают.

— Это точно, — сказала Фрида.

Теперь уже она казалась немного дерганой. Могла ли она быть в числе тех, кто клеил плакаты? Наверняка нет. Может быть, ее парень Генрих? Он был серьезный молодой человек с твердыми убеждениями, он мог на такое пойти.

— Как Генрих? — спросила Карла.

— Он хочет, чтобы мы поженились.

— А ты — нет?

Фрида понизила голос.

— Я не хочу детей. — Это было крамольное заявление. Молодые женщины должны были радоваться тому, что рожают детей для фюрера. — Я бы не хотела, чтобы мой ребенок жил в этом раю, — Фрида кивнула на плакат.

— Я бы, пожалуй, тоже, — сказала Карла. Может, потому она и отказалась от приглашения доктора Эрнста.

Подошел трамвай, и они сели. Карла небрежно поставила сумку на колени, словно там не было ничего более преступного, чем капуста. Она оглядела пассажиров. Никого в форме не было, и она вздохнула с облегчением.

Фрида сказала:

— Поехали ко мне. Давай устроим вечер джаза. Будем слушать пластинки Вернера.

— Я бы с удовольствием, но не могу. Мне нужно зайти в одно место. Помнишь семью Ротманов?

Фрида боязливо взглянула вокруг. Фамилия Ротман не обязательно могла быть у евреев. Но так близко, чтобы их могли услышать, никого не было.

— Конечно. Мы же лечились у доктора Ротмана.

— Теперь ему лечить не положено. Ева Ротман уехала в Лондон и вышла замуж за военного, шотландца. Но ее родители, конечно, не могут выехать из Германии. Их сын Руди был скрипичным мастером — и, видимо, очень хорошим, — но потерял работу и теперь чинит инструменты и настраивает рояли. — Он приходил в дом фон Ульрихов четыре раза в год настраивать их «стейнвей». — Как бы там ни было, я обещала сегодня вечером их навестить.

— О… — сказала Фрида. Это был долгий протяжный вздох человека, который только что увидел впереди свет.

— Что «о»? — сказала Карла.

— Теперь я понимаю, почему ты так прижимаешь к себе эту сумку, будто у тебя там святой Грааль.

Карла сидела, словно громом пораженная. Фрида разгадала ее тайну!

— Как ты поняла?

— Ты сказала «ему лечить не положено». А он, значит, все-таки лечит.

Карла поняла, что выдала доктора Ротмана. Надо было сказать, что ему не разрешают лечить. К счастью, она проговорилась только Фриде.

— А что же ему делать? — сказала она. — Когда люди стучатся к нему и умоляют им помочь. Он же не может отказать больному! И ничего он на этом не зарабатывает, все его пациенты — евреи и другие бедняки, дадут ему несколько картофелин или яйцо…

— Передо мной-то его оправдывать не надо, — сказала Фрида. — Я думаю, он смельчак. И твой поступок — кража лекарств в госпитале, чтобы отдать ему, — просто героический. Ты делаешь это в первый раз?

Карла покачала головой.

— В третий. Но я чувствую себя такой дурой оттого, что ты меня так легко расколола…

— Вовсе ты не дура. Я просто слишком хорошо тебя знаю.

Трамвай подходил к остановке Карлы.

— Пожелай мне удачи! — сказала она и вышла из вагона.

Войдя в дом, она услышала сбивчивые звуки рояля наверху. У Мод был ученик. Карла обрадовалась. Маму это приободрит, да и денег немного принесет.