Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Еще шесть дюймов, снова щелканье стало быстрее.

Грег взглянул на часы. Половина двенадцатого.

Вдруг раздался грохот. Все подскочили.

— Черт! — сказал Мак-Хью.

— Что случилось? — спросил Грег.

— Да ясное дело, — сказал Мак-Хью. — Уровень радиации активировал защитный механизм и опустил регулирующий стержень, только и всего.

Ферми объявил:

— Я голоден. Давайте сделаем перерыв на ланч.

С его итальянским акцентом это прозвучало смешно [39] Фразу « I’m hungry. Let’s go to lunch » Ферми произносит: « I’m hungary. Les go to luncha ». Hungary — Венгрия. .

Как они могут думать о еде? Но возражать никто не стал.

— Никогда не знаешь, насколько может затянуться эксперимент, — сказал Мак-Хью. — Может, на весь день. Лучше поесть, пока есть возможность.

Грегу хотелось кричать.

Все регулирующие стержни вернули в поленницу и закрепили на местах. Потом все вышли.

Большинство направилось в столовую университетского городка. Грег взял горячий сэндвич с сыром и сел рядом с серьезным физиком, которого звали Вильгельм Фрунзе. Ученые в большинстве своем одевались ужасно, но у Фрунзе это просто бросалось в глаза: он был в зеленом костюме с коричневой замшевой отделкой — петли пуговиц, подкладка воротника, накладки на локти, клапаны на карманах. Этот парень в списке Грега был в числе первых. Он был немцем, хотя в середине тридцатых уехал из Германии и поселился в Лондоне. Он был антинацистом, но не коммунистом, у него были социал-демократические убеждения. Он был женат на американке, художнице. Поговорив с ним за ланчем, Грег не нашел причин для подозрений: по-видимому, ему нравилось жить в Америке, и его мало что интересовало, кроме его работы. Но с иностранцами никогда нельзя сказать точно, где лежит предел их преданности.

После ланча он стоял на брошенном стадионе, смотрел на пустые трибуны и думал о Джорджи. Он никому не сказал, что у него есть сын, даже Маргарет Каудри, с которой у него сложились восхитительно близкие отношения, — но ему хотелось рассказать об этом своей матери. Он чувствовал гордость, хоть причин для нее не было: ведь он не принимал никакого участия в судьбе Джорджи, кроме того, что спал с Джеки, — наверняка ничего легче этого он в жизни не делал. И главным чувством тут был восторг. Он чувствовал себя словно в начале какого-то приключения. Джорджи будет расти, и учиться, и меняться, и когда-нибудь станет взрослым; а Грег будет рядом, смотреть и восхищаться…

Ученые вновь собрались около двух часов дня. Теперь на галерее с контрольно-управляющей аппаратурой собралось человек сорок. Эксперимент был со всей тщательностью возобновлен с того момента, где был прерван, Ферми постоянно проверял аппаратуру.

Потом он сказал:

— На этот раз, пожалуйста, поднимите стержень на двенадцать дюймов.

Щелчки стали совсем частыми. Грег ждал, что скорость снизится, как прежде, но этого не происходило. Вместо этого щелканье все ускорялось и ускорялось, пока не превратилось в непрекращающийся рев.

Уровень радиации был выше предела счетчиков, понял Грег, заметив, что всеобщее внимание приковано к самописцу. У него была самонастраиваемая шкала. Когда уровень поднялся, настройка изменилась, потом — снова изменилась, и снова.

Ферми поднял руку. Все замолчали.

— Реактор дошел до критической точки, — сказал он. Улыбнулся — и ничего не сделал.

«Да выключите же эту дрянь!» — захотелось крикнуть Грегу. Но Ферми молчал и был неподвижен, глядя на самописец, и такой был у него авторитет, что никто не посмел его окликнуть. Происходила цепная реакция, но она была под контролем. Он позволил ей продолжаться минуту, затем вторую.

— Господи боже, — пробормотал Мак-Хью.

Грег не хотел умирать. Он хотел стать сенатором. Он хотел и дальше спать с Маргарет Каудри. Он хотел увидеть, как Джорджи пойдет в колледж. «Я еще и половины жизни не прожил», — подумал он.

Наконец Ферми приказал вставить контролирующие стержни на место.

Шум счетчиков снова сменился щелканьем, которое постепенно замедлилось, а потом прекратилось.

У Грега восстановилось дыхание.

Мак-Хью сиял.

— Мы доказали! — сказал он. — Цепная реакция — реальна!

— И контролируема, что важнее, — сказал Грег.

— Да, я полагаю, это действительно более важно, с практической точки зрения.

Грег улыбнулся. Ученые — они такие, он знал это еще с Гарварда: для них реальностью были теории, а мир — очень неточной моделью.

Кто-то достал из соломенной корзины бутылку итальянского вина и бумажные стаканчики. Все ученые выпили по крошечному глотку. Еще одна причина, почему Грег не стал ученым, — они совершенно не умели веселиться.

Кто-то попросил Ферми поставить на корзине свою подпись. Он выполнил просьбу, потом расписались и все остальные.

Техники закрыли мониторы. Все начали разбредаться. Грег остался, наблюдая. Через некоторое время он остался в галерее один с Ферми и Силардом. Он смотрел, как два великих интеллектуала пожали друг другу руки. Силард был большой, круглолицый; Ферми — хрупкий; и на миг Грегу явилось нелепое воспоминание о Лореле и Харди.

Но тут он услышал, как Силард заговорил.

— Друг мой, — сказал он, — я думаю, этот день войдет в историю как черный день человечества.

«Что, черт возьми, он хочет этим сказать?» — подумал Грег.

Грег хотел, чтобы его родители приняли Джорджи.

Это будет нелегко. Вне сомнения, им будет неприятно услышать, что у них есть внук, которого от них прятали шесть лет. Они могут рассердиться. Кроме того, они и на Джеки могут смотреть свысока. Читать морали у них нет никакого права, ведь и у них есть незаконнорожденный ребенок — он сам. Но люди нелогичны.

Он не был уверен, будет ли иметь значение, что Джорджи черный. Родители Грега спокойно относились к расовым вопросам и никогда не говорили плохо о «ниггерах» или «жидах», как некоторые другие из их поколения. Но узнав, что в семье есть негр, они могли изменить отношение.

Он думал, что труднее всего будет с отцом, и поэтому решил поговорить сначала с матерью.

На Рождество он получил небольшой отпуск и поехал к ней в Буффало. У Марги была большая квартира в лучшем здании в городе. В основном она жила одна, но у нее была кухарка, две горничные и шофер. Еще у нее был сейф, полный драгоценностей, и гардероб размером с гараж на две машины. Но мужа у нее не было.

Лев был в городе, но, по обыкновению, в канун Рождества выходил в свет с Ольгой. Официально он все еще был женат на ней, хотя уже много лет не проводил ночи в ее доме. Насколько Грегу было известно, Ольга и Лев ненавидели друг друга, но по какой-то причине раз в год встречались.

В этот вечер Грег с матерью обедали вместе в ее квартире. Чтобы доставить ей удовольствие, Грег надел смокинг. «Люблю, когда мои мужчины хорошо одеты», — часто говорила она. На обед у них был рыбный суп, жареная курица и с детства любимый Грегом персиковый пирог.