Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

И тут Грег понял.

— Газета! — сказал он.

— Что?

— Когда Барни вошел в зал, он держал газету. Ожидая начала концерта, они разгадывали кроссворд. А сейчас у него ее нет!

— Либо он ее выбросил, либо отдал Енкову, спрятав что-то внутри.

— Енков с женой уже ушли.

— Они еще могут быть снаружи.

Бикс и Грег бросились к выходу.

Бикс прокладывал себе путь через толпу, все еще выходящую из дверей зала. Грег держался за ним. Они выбрались на улицу и принялись оглядываться. Грег Енкова не видел, но у Бикса был острый глаз.

— На той стороне улицы! — крикнул он.

Атташе со своей безвкусно одетой женой стояли на обочине и ждали, к ним медленно подъезжал черный лимузин.

В руках у Енкова была сложенная газета.

Грег и Бикс бросились через дорогу.

Лимузин остановился.

Грег был быстрее Бикса и на той стороне оказался первым.

Енков их не замечал. Он неторопливо открыл дверцу машины и сделал шаг назад, чтобы жена села первой.

Грег бросился на Енкова. Они упали на землю. Жена Енкова завизжала.

Грег поднялся. Из лимузина выскочил шофер и, огибая машину, направился к Грегу, но Бикс гаркнул «ФБР!» и выставил вперед свой жетон.

Газету Енков уронил и сейчас потянулся к ней — но Грег оказался быстрее. Он поднял ее, отскочил подальше от Енкова и развернул.

Внутри была стопка документов. Первым лежал чертеж. Грег тотчас же его узнал. Это был триггер плутониевой бомбы.

— Господи боже! — сказал он. — Да это же самые последние разработки!

Енков прыгнул в машину, захлопнул дверь и запер изнутри.

Шофер вернулся на место, и машина умчалась.

Был субботний вечер, и в квартире Дейзи на Пиккадилли яблоку было негде упасть. Должно быть, человек сто собралось, подумала она с удовольствием.

Она стала руководить лондонской группой поддержки Красного Креста. Каждую субботу она устраивала прием для американских военнослужащих и приглашала медсестер из госпиталя Святого Варфоломея, чтобы составить им компанию. Бывали у нее и пилоты английской авиации. Они пили виски и джин, запас которых у нее был безграничен, и танцевали под граммофонные пластинки с записями Глена Миллера. Понимая, что это, возможно, последняя вечеринка в их жизни, она делала все, что могла, чтобы им было хорошо — разве что не целовала, но это они получали в избытке от медсестричек.

Дейзи никогда не пила спиртное на своих вечеринках: слишком о многом приходилось думать. В туалете вечно запирались парочки, их приходилось извлекать оттуда, так как туалет был нужен для использования по его прямому назначению. Если какой-нибудь важный генерал напивался, его нужно было в целости и сохранности доставить домой. И лед частенько кончался: она никак не могла втолковать своей английской прислуге, сколько льда следует запасать для вечеринки.

После того как она рассталась с Малышом Фицгербертом, некоторое время ее единственными друзьями оставались члены семьи Леквиз. Этель никогда ее не осуждала. Пусть сейчас мать Ллойда вызывала у всех глубочайшее уважение, но в прошлом допускала ошибки и потому проявляла большее понимание. Дейзи по-прежнему приезжала в среду вечером домой к Этель, в Олдгейт, и они пили какао, сидя возле радио. Для нее это был лучший вечер недели.

Ее уже дважды отвергло общество, сначала в Буффало, а теперь и в Лондоне, и ей в голову приходили гнетущие мысли, что, может быть, виновата в этом она сама. Может быть, действительно, не для нее были эти чопорные великосветские компании с их жесткими правилами поведения. Дурой она была, что тянулась к ним.

Все дело было в том, что она обожала вечеринки, пикники, спортивные праздники и прочие торжества, куда собирались хорошо одетые люди, чтобы весело провести время.

Однако теперь она понимала, что ей, чтобы весело провести время, были вовсе не нужны английские аристократы или американские богачи из старых родов. Она создала собственное общество, куда более замечательное, чем они. Кое-кто из прежних приятелей, не желавших с ней говорить после разрыва с Малышом, теперь вовсю намекали, как им хотелось бы получить приглашение на один из ее знаменитых субботних приемов. И многие гости после искусственного великолепия обедов в пышной резиденции на Мэйфэр приезжали к ней, чтобы расслабиться.

Сегодняшний вечер был пока самым лучшим, потому что на побывку приехал Ллойд.

Он открыто жил с ней в ее квартире. Что подумают люди, ей не было дела: в респектабельных кругах у нее уже была репутация — хуже некуда. Как бы там ни было, тревожное военное время заставляло многих нарушать правила приличия подобным образом. Бывало, что домашняя прислуга относилась к таким вещам непреклоннее герцогини, но все слуги Дейзи ее боготворили, так что они с Ллойдом даже не делали вид, что у них разные спальни.

Спать с ним она обожала. Он был не так опытен, как Малыш, но возмещал это пылкостью — и готовностью учиться. Каждая ночь на их широкой постели была путешествием к новым открытиям.

И сейчас, глядя на гостей — беседующих и смеющихся, танцующих, флиртующих, кто с бокалом в руках, кто с сигаретой, — Ллойд улыбнулся Дейзи и спросил:

— Ты счастлива?

— Почти, — сказала она.

— Почти?

Она вздохнула.

— Ллойд, я хочу детей. И мне не важно, женаты мы или нет. Ну, то есть важно, конечно, но я все равно хочу ребенка.

Он помрачнел.

— Ты же знаешь, как я отношусь к рождению детей вне брака.

— Да, ты мне объяснял. Но я хочу, чтобы ты оставил мне частицу себя, чтобы любить, если ты погибнешь.

— Я буду очень стараться остаться в живых.

— Я знаю… — Но если ее догадки были верными и он работал под прикрытием на оккупированной территории, то его могли казнить, как в Великобритании казнили немецких шпионов. Могло случиться, что он уедет навсегда и у нее не останется ничего. — Я знаю, что миллионы женщин — в таком же положении, но мысль о жизни без тебя — невыносима. Наверное, я умру.

— Если б я мог как-то заставить Малыша развестись с тобой — я бы это сделал.

— Ладно, неподходящий у нас разговор для вечеринки… — сказала она, оглядывая комнату. — Знаешь что? Мне кажется, там Вуди Дьюар!

Вуди был в форме лейтенанта. Она подошла к нему поздороваться. Странно было встретиться с ним снова через девять лет — хотя он не очень изменился, лишь выглядел постарше.

— Сейчас у нас тут тысячи американских солдат, — сказала Дейзи, танцуя с ним фокстрот. — Мы, должно быть, вот-вот войдем во Францию. Какие варианты?

— Высшее командование, естественно, не делится своими планами с желторотыми лейтенантами, — сказал Вуди. — Но, как и тебе, мне не приходят в голову другие причины, для чего я мог здесь очутиться. Мы не можем дальше предоставлять русским в одиночку нести бремя борьбы.