Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

— Кто эта Марта? — поинтересовалась Лия, когда они вышли из ресторанчика.

— Ты же слышала: она находилась у меня в услужении, — ответил Степан.

— Этого слишком мало, чтобы помнить о ней столько времени, — она хитро улыбнулась и поджала тонкие губы.

— Ты, я думаю, не считаешь, что я вел до тебя монашеский образ жизни?

— Я спросила просто так, из любопытства...

Степан предложил пройтись до Шатильона пешком, и Лия согласилась. Сколько раз ходил он по этой дороге, когда жил здесь, в Соо! Однажды шел под дождем и сильно промок, а потом долго болел, и Марта ухаживала за ним...

— Опять Марта! — воскликнула Лия, засмеявшись. — Стареешь, скульптор Эрьзя, тебя так и тянет к воспоминаниям.

— А тебе бы только посмеяться, — обиделся Степан и не стал больше ничего рассказывать...

К открытию выставки Степану заказали новый костюм: Лия все-таки настояла. Случилось так, что костюм из ателье доставили только утром, когда надо уже было идти на открытие. Пока Лия спорила со Степаном, какую рубашку надеть, какой галстук повязать, времени осталось в обрез. В конце концов они все же опоздали.

Выставку открыл посол Советской республики во Франции Раковский. Степан был рад, что опоздал: он не любил шумихи, а Лия нервничала и весь день потом ругалась с ним из-за этого. Ведь скульптора обязательно бы представили членам французского правительства, дипломатическим посланникам и различным официальным лицам, присутствовавшим на открытии.

Степану надоело выслушивать нескончаемые попреки, и он оборвал Лию:

— Перестань пилить меня из-за пустяка! До смерти не люблю официальщину, а ты мне ее навязываешь!

Все это он рявкнул чуть ли не во весь голос, чем еще больше расстроил Лию. Она расплакалась и вообще ушла с выставки.

Вечером к Степану подошел один из сотрудников Советского посольства и вручил приглашение на прием в посольстве. На билете значилось и имя его секретаря.

— Смотрите же, товарищ Эрьзя, опять не опоздайте, — с улыбкой заметил сотрудник.

Но скульптору в этот день положительно не везло. На прием в посольство он тоже опоздал. Только сейчас уже не по своей вине. Вернувшись в меблированные комнаты, он не застал там Лию. Раздраженно бросил пригласительный билет на стол и прямо в костюме завалился в постель. Без Лии ему не хотелось идти на прием: она еще больше обидится и расстроится. Уставший от хлопот и волнений, связанных с открытием выставки, Степан и не заметил, как заснул. Его разбудил телефонный звонок. В трубке послышался звонкий и веселый голос Лии:

— Ты чего же не едешь? Здесь тебя все ждут.

— Где меня ждут? — не понял он.

— Как где? Разве ты не знаешь, что в твою честь в посольстве устроен прием? Я уже давно здесь. Давай приезжай скорее.

Ворча и чертыхаясь, Степан стал собираться.

В вестибюле посольства его встретила Лия. Рядом с ней стоял молодой человек, но не переводчик, а кто-то другой. Как только Степан снял пальто, она принялась поправлять ему сбившийся на бок галстук, затем торопливо чмокнула его в щеку.

— Ну и хорош ты, весь костюм где-то помял.

Степан понял, что она больше не сердится.

Прием уже подходил к концу. Многие из приглашенных успели разъехаться, так что посол Раковский мог представить скульптора лишь некоторым официальным лицам. Но это его совсем не волновало. Он чокнулся кое с кем и выпил бокал шампанского. Лия была сама прелесть. Вокруг нее все время увивались молодые люди. Она смеялась и без устали болтала...

Когда они поднимались по лестнице, уже возвращаясь к себе в комнаты, Лие вдруг пришла в голову блажь:

— Если любишь меня, понеси на руках, — потребовала она капризно.

— Ты что, совсем пьяная, идти не можешь?

— Не могу, — и, смеясь, упала ему на руки...

Он понимал, что она еще слишком молода и по молодости ей хочется поиграть, повеселиться, поэтому выполнял все ее капризы, лишь бы ей было хорошо. Позже, когда они уже лежали в постели, он рассказал ей давнишний случай о том, как когда-то в пору молодости он так же вот на руках нес женщину с окраины Алатыря до самого ее дома.

— Милый Эрьзя, опять эти воспоминания, — надулась Лия. — С тобой уже было все, а со мной — ничего. Ты первый мужчина, который нес меня на руках...

Но ей не хотелось ссориться, и она умолкла. Ей хотелось быть нежной, и влюбленной...

Выставка работ Эрьзи в Профсоюзном дворце изящных искусств продолжалась около месяца. Потом он еще выставлялся в «Художественном мире» и в «Салоне независимых». Нельзя сказать, что все эти три выставки имели особо шумный успех, как это бывало на прежних здесь в Париже и в Италии, хотя в общих чертах парижская пресса отозвалась о скульпторе положительно. Но это-были небольшие и вялые статьи, написанные как информация на злобу дня. Имя скульптора они не возвысили, лаврами его не увенчали. Степан не понимал, в чем дело. Он не узнавал французскую публику: ее точно подменили.

Ему вдруг пришла в голову мысль разыскать кого-нибудь из прежних друзей-художников, которые когда-то охотно приняли его в свою веселую компанию. Может быть, с их помощью ему удастся разобраться в тех сложных изменениях, что произошли здесь за время войны и после нее. Почему так изменилось отношение публики к реалистическому искусству, к его искусству? Ведь он не стал работать хуже.

Степан помнил имя художника, работавшего у него в мастерской в Соо, и знал, где тот проживал раньше. Возможно, его там уже и нет, но это все же какой-то след.

Лия немного поднатаскалась в знании французского языка и уже могла кое-как изъясняться, так что роль переводчицы она выполняла более или менее сносно. Побродив по городу дня два от адреса к адресу, они наконец отыскали того, кто им был нужен. Но он Степану ничем не мог помочь. Это был окончательно спившийся человек, который с большим трудом узнал скульптора. На прошлой войне он потерял ногу, а алкоголь и тяжелая жизнь ремесленника отшибли ему память. Он занимался раскрашиванием игрушек, поставляемых парижскому торговцу откуда-то из провинции. Ни с кем из бывших друзей давно не встречался и не знал, где они сейчас. Война разбросала всех... Кого убила, кого искалечила...

— Вот судьба художника, — с горечью произнес Степан, когда они с Лией вышли из грязной и удушливой каморки на свежий воздух. — А ведь был талантливый человек!..

Посетив Лувр и несколько других музеев изящных искусств, Степан тоже удивился: залы пустуют, посетителей мало, да и то больше иностранные туристы. А ведь сейчас зима, самый сезон. Летом в Париже малолюдно. По настоянию Лии, скрепя сердце, он согласился сходить в музей новейшего искусства. Вот где, оказывается, народ. И на что глазеют: на разноцветные пятна, намалеванные на огромных холстах. А скульптура — понаставили на массивных постаментах какие-то худосочные спирали и круглые шары на паучьих ножках, приклеив к каждому из этих «шедевров» какую-нибудь надпись, вроде «Утренний туалет женщины» или «Полет к звездам». Степан плюнул и ушел. У него не хватило терпения досмотреть до конца все эти отрыжки больного воображения. Разве это искусство? Искусство должно быть прекрасным, как прекрасна сама жизнь. Вольно же, оказывается, здесь на Западе всем этим уродским явлениям, называемым новшествами...