Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

— Что я стал бы делать без тебя?

В ответ она только смеялась.

— Вот видите, я тоже на что-то сгодилась! А мама говорит, что из меня никогда ничего не выйдет.

— Из тебя вышла прекрасная женщина. Разве этого мало?

— Я хочу быть скульптором!

— Стоит ли взваливать на себя этот непомерно тяжкий крест? — Степан понуро покачал головой. — Оставайся лучше женщиной!..

Незадолго до открытия выставки в Москву приехала Айцемик Урарту. Степан помог ей связаться с Обществом русских скульпторов, и ее работы были приняты без возражений.

— А где же Елена? — удивилась Айцемик, не увидев подруги в мастерской, когда Степан пригласил ее в гости.

— Елены здесь нет, — сказал Степан. — Хочешь, оставайся со мной, поедем вместе в Париж... Посмотришь Европу.

— А не случится со мной так же, как с Еленой?

— Это будет зависеть от тебя.

— Не думаю... Ведь мы, армянки, однолюбки...

Их разговор был прерван приходом Лии, которая и не подумала извиниться, что помешала им. Высокая и стройная, она прошлась широким шагом по мастерской, сняла пальто и не торопясь повязала фартук, всем своим видом показывая, что именно она здесь полновластная хозяйка.

— Степан Дмитриевич, нам сегодня непременно надо закончить отливку «Трубочиста», — сказала она нетерпеливо.

Айцемик сразу же засобиралась уходить. Степан проводил ее до выхода. Обратно в мастерскую вернулся злой и накинулся на Лию:

— Какого черта ты ее прогнала?

— И не думала, — спокойно отозвалась она. — Но ведь нам надо работать, иначе «Трубочист» не успеет к выставке.

— О женщина, ты всегда права, — покорно произнес он и принялся за работу.

Первая выставка Общества русских скульпторов, открывшаяся в здании Исторического музея в начале апреля 1926 года, явилась крупнейшим культурным событием Москвы. Как отмечали газеты того времени, это была вообще первая большая выставка скульптуры за всю историю России. Печать давала о ней подробные отчеты, публиковала статьи и отзывы. Имя Степана Эрьзи упоминалось почти во всех из них. Одни авторы отзывались о нем восторженно, с похвалой, другие наоборот — хулили. Последних, пожалуй, было больше. К этим последним, как ответ на их несостоятельную критику, несомненно, и была обращена известная статья Анатолия Васильевича Луначарского «Достижения нашего искусства», опубликованная в газете «Правда» от первого мая того же года. Достаточно привести из нее одну небольшую цитату: «Она (выставка) засвидетельствовала, что наше общее суждение о невысоком уровне скульптуры у нас поверхностно. Выставка была богата... Она показала мне новое лицо, лицо, глубоко меня заинтересовавшее, мало оцененного у нас, но уже имевшего громкое имя за границей, мастера Эрьзи...»

Степан выставил почти все, что было им создано в Москве — и раньше, и после приезда из Баку. Здесь стояли «Монголка», закинувшая руки за голову, бюст «Татарки», голова «Мордовки», «Калипсо» с лукаво иронической улыбкой, невинная и доверчивая «Катя», женственно обаятельная «Зинаида» и милое личико «Марты». «Новое поколение» — портрет Лии — во многом отличался от всех женских портретов, сделанных ранее. На ее лице отразились порыв, энергия, стремление в будущее. На то оно и новое поколение. Эти качества ему придала Великая революция. Большая группа «Жертвы пятого года» стояла посреди зала. Посетители не спеша, молча обходили ее, точно гроб. И в этих поверженных телах, втоптанных в землю копытами разгоряченных коней, кто-то увидел конвульсию сладострастия. Степан с горечью вспомнил статейку из «Московского пролетария», где говорилось об этом. «Всяк видит то, что хочет видеть, — подумал он.— А эти два образа автор той статейки, должно быть, не заметил». Он имел в виду «Освобожденного революцией» и «Народного трибуна», гордо поднявшего голову...

На выставке Степан еще раз встретился с Айцемик Урарту. Она сказала, что на днях возвращается в Баку и наотрез отказалась зайти к нему перед отъездом.

— Что случилось, Айцемик? — удивился он.

— Ничего особенного, — ответила она уклончиво. — Просто у меня не будет времени. Мы можем проститься и сейчас.

— Зачем прощаться? Разве мы расстаемся навсегда?

— Но вы собираетесь за границу, когда еще увидимся? И увидимся ли?..

Им опять помешала Лия: она взяла скульптора под руку и увела к группе посетителей...

После закрытия выставки Степан был на приеме у Наркома просвещения, который поинтересовался его планами на будущее и предложил поехать с выставкой во Францию, чему Степан обрадовался: как раз об этом он и сам хотел просить Наркома.

— Надо показать Европе начало великого расцвета нашего искусства. Пусть они знают там, что именно от нас изойдет новое, мощное и спасительное слово в области художественного творчества! — говорил Анатолий Васильевич, напутствуя скульптора.

К себе в мастерскую Степан вернулся в таком приподнятом и веселом настроении, что Лия, ни разу не видевшая его таким, спросила:

— Вы, Степан Дмитриевич, случайно, не выпили?

— Нет, когда я выпью, делаюсь сонным и скучным. Если хочешь видеть меня веселым, никогда не угощай вином... Я вот о чем хочу тебя спросить, — заговорил он после некоторого раздумья. — Помнишь тот разговор у Сутеевых, когда ты сказала, что охотно поехала бы со мной за границу? Ты тогда не шутила?

— Нет! — мгновенно ответила Лия. — С вами я согласна ехать хоть завтра.

— Но ты понимаешь, что это будет значить?

— Все понимаю, не маленькая...

— Осенью мне стукнет пятьдесят...

— Какое это имеет значение? — нетерпеливо прервала она его.

— А что скажут твои родители?

— Какое дело до этого моим родителям! Я сама себе хозяйка!..

Но прежде чем прийти к окончательному решению — брать или не брать с собой Лию — Степан посоветовался со своим другом Сутеевым. Тот выслушал его и сказал:

— В этом деле, Степан Дмитриевич, я тебе не советчик. Поступай, как знаешь.

— Но ты хоть попробуй отговорить ее. Тебя она, может, послушает.

— Это я тебе обещаю, — согласился Григорий Осипович.

Но Лия не хотела слушать ничьих советов. А под конец совсем разругалась со всеми домашними и перебралась в мастерскую скульптора. Она уже бредила Парижем, и отговорить ее кому-либо было невозможно. «Какого черта я ее отталкиваю, ежели она хочет ехать со мной? — рассуждал Степан. — Ведь Айцемик я уговаривал сам. А какая разница?» И действительно, разница была только в том, что к Айцемик он уже привык, и ее молодость не так его смущала. Может быть, найдутся люди, которые осмелятся осудить пятидесятилетнего скульптора за то, что он завел себе двадцатилетнюю подругу. Но ведь человек во все времена всегда стремился к постоянной молодости, вечной юности. И это стремление тем сильнее, чем богаче и содержательнее натура человека.