Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Осенью, с началом нового учебного года, на Степана возложили преподавание рисунка в одном из вновь открывшихся классов живописи. Он упорно отказывался, ссылаясь, что это совсем не его дело, но других специалистов не было, и его все же обязали. Как он и предвидел, теперь причин для столкновений с директором школы стало еще больше.

Он уже год проработал в скульптурном классе и за это время близко сошелся со своими учениками, которые ценили его за простоту в обращении и прямоту в суждениях. Нравилось им и то, что он никогда не хвалился своими успехами, не ставил себя выше других и почти с первых дней каждого называл по имени. У него не было любимчиков. Даже Елену, с которой его связывала многолетняя совместная жизнь, он ничем не выделял от остальных: в меру хвалил за успехи, строго отчитывал за ошибки. Среди учеников, кроме Елены, были еще две женщины, одна из них — армянка Айцемик, по примеру своего учителя взявшая себе псевдонимом название народа, некогда населяющего территорию современной Армении — Урарту. Это была изящная девушка со жгучими черными глазами и горбинкой на носу. Ее маленький рот всегда улыбался. Она относилась с особой чуткостью и вниманием к скульптору, что давало Елене повод ревновать ее к Степану...

На первом же занятии по рисунку в новом классе соизволил присутствовать директор. В мастерскую Эрьзи он теперь заглядывал очень редко и в скульптуру больше не вмешивался. Как и следовало ожидать, после урока он высказал свои замечания. Произошла очередная перепалка, после которой Степан долго не мог успокоиться. Айцемик принесла ему стакан холодного чаю и, подавая его, с улыбкой сказала:

— Попейте, учитель, чай укрепляет нервы и придает силы...

Это не ускользнуло от внимания Елены.

— Что-то уж очень заботится о тебе эта Урарту — заметила она, когда они остались вдвоем.

— А почему это тебя тревожит? Она такая же ученица, как и ты, и права у вас на меня одинаковые.

Услышав такое, Елена пустилась в слезы, а Степан от души рассмеялся над ее женской слабостью. Вообще-то Елена и Айцемик были большими друзьями, ходили вместе на базар, посещали кинематограф. Степана ведь не так легко было вытянуть из мастерской: всю осень и зиму он работал над заказом. Кроме фигур для оформления сделал в мраморе бюсты Маркса и Энгельса, которые впоследствии тоже были установлены в клубе горняков...

Степана весьма огорчил слух, что из Москвы в Баку для сооружения памятника Ленину приглашен скульптор Меркулов. Значит, его обошли. Но он был не из тех, кто долго помнит обиды, и, поразмыслив, пришел к выводу: в том, что его обошли, он виноват сам. Уж очень неуравновешенный у него характер.

— Ты же буйный, в тебе отсутствует элементарный такт в обращении с людьми, — сказала ему Елена, когда он обсуждал с ней этот случай.

— Я и не обижаюсь.

— Еще бы ты обижался...

Внешне Елена ничем не показывала, что это ее тоже сильно задело. Вместе с тем она в первый раз критически взглянула на свое слепое преклонение перед скульптором, и случилось так, что, хотела она того или нет, но сияющий ореол, которым она все эти годы окружала в своем сознании его имя, несколько потускнел. В их отношениях образовалась пока что невидимая, но ощутимая трещина. Раньше она возмущалась, когда кто-либо из учеников осмеливался выказать самостоятельность, в чем-то не согласиться с учителем, теперь она, кажется, стала их понимать. Степан был властным и не терпящим возражений человеком...

После Нового года в Доме работников просвещения был организован диспут о творчестве скульптора Эрьзи. Инициатором диспута явился профессор Зуммер, он же сделал доклад. В зале, где собралось довольно много публики, было выставлено несколько скульптурных работ. Сам Эрьзя сидел в первом ряду, отказавшись занять специально приготовленное для него место на сцене. Он, признаться, ожидал, что его на этом диспуте разнесут в пух и прах, зная, что профессор Зуммер не относится к числу почитателей его творчества. Но в докладе Зуммер не слишком резко нападал на скульптора, умело лавировал фразами, корректно формулировал свои положения. Зато вывод, сделанный в конце, страшно обидел Степана. В нем явно сквозила мысль, что Эрьзя как художник еще не оформился, не нашел себя, что он еще весь впереди. Сказать такое о скульпторе, признанном художественными критиками многих стран «Русским Роденом» и создавшим «Осужденного на смерть», «Тоску», «Философа», «Расстрел» и целую галерею скульптурных портретов, каждый из которых в отдельности является неповторимым образом, значило быть заведомо субъективным и предвзятым. Подобное можно было высказать по отношению к начинающему, пробующему свои силы в искусстве художнику или безнадежно бездарному, в расчете, чтобы не задеть его самолюбие...

Бакинские газеты дали подробные отчеты о диспуте, несколько сгладив резкие выступления некоторых участников. Следует заметить, что газеты всегда относились к имени скульптора с достойным уважением. В них подробно сообщалось о каждой его новой работе, о замыслах, они не раз выступали в его защиту. Все же в одной из газет — «Пролетарское студенчество» — вскоре после диспута появилась статейка за подписью некоего Пира, в которой скульптор был назван «идеологом мелкой буржуазии», а его творчество — служением «эротическим потребностям».

Один из учеников показал газету скульптору, который набрался терпения и дочитал статейку до конца.

— У этого писаки, должно быть, голова находится где-то пониже спины, ежели он вот и это причисляет туда же, — произнес он и показал на «Кузнеца», колоссом возвышающегося посреди мастерской.

Учеников обрадовало, что он не принял близко к сердцу всю эту писанину. А позднее, когда его не было в мастерской, Айцемик предложила написать в газету коллективное письмо и заявить протест против этого выпада. Предложение было дружно принято. Но вечером Елена обо всем рассказала Степану, и он отговорил их от этой ненужной затеи.

— Чего доброго, еще скажут, что я вас научил. Эти господа способны на все...

Но протест в газете все же появился, и в той самой, где была напечатана статейка Пира. Журналист Сонин в одном из мартовских номеров ответил на нее умной и обстоятельной статьей: «Пародия на марксизм». Он перечислил все, что создано скульптором за столь короткое время его пребывания в Баку, сказав, что иному мастеру для этого понадобилось бы целое десятилетие. О том, что Эрьзя художник пролетарского духа, а не мелкобуржуазный идеолог, красноречиво говорят его правдивые образы рабочих-нефтяников, которые вскоре будут установлены на фасаде Дома Союза горняков. Так, примерно, кончалась статья.